– Почему вас так волнует Гиень? –
спросил однажды Генрих. – Ведь в католических городах, захваченных
Конде, все много хуже.
– Просто Гиень волнует вас, –
ответил тот, – ведь вы привыкли отвечать за нее перед Господом.
Говорить же о Конде не вижу смысла. Во всяком случае после того,
что учинили его наемники на востоке Франции.
На это трудно было возразить. Взятие
Мезьера союзной армией Конде и курфюрста Яна Казимира потрясло двор
всего несколько дней назад. Мезьер был передан принцу по
Шампиньинскому перемирию, и вот хозяин пришел заявить свои права на
строптивый город, не пожелавший открыть ему ворота по доброй воле.
Жестокость, проявленная гугенотами, дабы привести к покорности
новые владения, можно было сравнить лишь с тем, что творили турки в
набегах на христианские земли. А когда наместник отказался отречься
от католичества, то повесили всю его семью, включая грудных детей.
Так же поступили и с другими видными горожанами.
– Это война, – ответил Генрих. Он
чувствовал, что должен сказать что-то в защиту своего союзника, но
сказать ему было нечего.
– Война? – переспросил д’Англере. –
Неужели окажись вы на месте своего благородного кузена, тоже
отдавали бы французские города на расправу наемникам? Вешали бы
младенцев за отказ их отцов принять вашу веру?
Генрих заметил, что шевалье смотрит
на него так, словно от его ответа зависит что-то важное. Король
Наваррский покачал головой, потом задумчиво произнес:
– Я давно знаю Анри Конде. Наш
учитель Бовуа – его убили в Варфоломеевскую ночь – всегда очень
гордился им. Прочил ему путь просвещенного гуманиста и возлагал на
него большие надежды. Я даже немножко завидовал, – Генрих горько
улыбнулся. – А сейчас он устраивает показательные казни. Когда он
стал таким? Быть может, в тот миг, когда ваши верные сторонники
убивали Бовуа у него на глазах? Как думаете, кому обязаны своею
горькой участью ваши единоверцы, которым не посчастливилось
оказаться под его рукою? Не вам ли?
Д’Англере усмехнулся.
– Я не снимаю с себя
ответственности, но давайте будем честны, – ответил он. – Сейчас
его высочество просто добывает себе славу самым легким способом,
что спокон веку знает человечество – взывает к худшему, что есть в
сердцах людей. Такие вожди всегда найдут себе сторонников, ибо
самым убогим дарят они иллюзию могущества. Разве может что-то
будоражить низкие души сильнее, чем власть отнимать чужие жизни?
Ведь это естественно. Как болезнь.