Джедао собрал карты и начал их тасовать. Он дважды чуть не уронил колоду. Гекзарх наблюдал за этим со странной смесью раздражения и удовольствия.
– Считайте, что я предупрежден, – любезно сказал Джедао.
«Считайте, что я предупрежден». Конечно же, Джедао не настолько склонен к самоубийству, чтобы попытаться проникнуть на базу после того, как сам гекзарх предупредил его? Потому что если незваный гость не был гекзархом, то следующим вероятным кандидатом становился Джедао. По крайней мере, Гемиола надеялась, что никто больше не знает о местонахождении Тефоса – иначе в чем смысл секретной базы?
– Тепловая сигнатура этого человека не указывает на беспокойство, – сказала змееформа. – Это, конечно, хороший знак?
– Заткнись, – сказал Ромб, – я разлагаю число на множители.
– Я тоже, – прибавил Сито. – Хочешь помочь?
Гемиола подавила вспышку. Вместо этого она задалась вопросом, чем занят незваный гость. Как и большинство сервиторов, змееформа могла отслеживать визуальную информацию сразу в нескольких направлениях. Ее попытка продолжить разговор прервалась, когда Гемиола снова сосредоточилась на мониторе.
Пришелец извлек откуда-то сложное устройство, состоящее из петель, проводов и полупростых контуров, с маленькой панелью, на которой виднелся незнакомый пользовательский интерфейс. Не обращая внимания на обратный отсчет, пришелец повозился с какими-то кнопками, а затем опустил устройство. Занял место перед альковом пепельного ястреба и начал медитировать.
– Мы должны вмешаться, – сказала Гемиола, внезапно забеспокоившись. – Посмотрите на календарный градиент. Он смещается от норм, но не таким образом, чтобы это как-то повлияло на замок.
– Если ты отвлечешь Куджена и он облажается, – огрызнулся Ромб, – нас всех убьют еще быстрее! В какой Вселенной это хорошая идея?
– Вынужден согласиться, – заметил Сито.
Гемиола перестала с ними разговаривать и опять попыталась выяснить, что замыслил гость. Если уж змееформе суждено было погибнуть, она вполне могла бы чему-нибудь научиться в свои последние…
«Ох, ну зачем же так мрачно».
Гость читал песнопения на более древней форме высокого языка, сохранившейся в ритуальном употреблении. Гекзарх время от времени переходил на нее в период своих визитов. Напев был частью литании, исполнявшейся во время одного из фестивалей, посвященных шоколаду.