Божественное вмешательство в странную ситуацию – непонятно, кто, откуда и зачем пошел на эти ужасные преступления, заставило толпу притихнуть, призадуматься, а потом и начать расходиться.
Никто в сутолоке не обратил внимания на достаточно высокого, сухощавого, лет сорока пяти человека с атлетически развернутыми плечами, мускулистого, безусловно крепкого физически; глаза его излучали ум и наблюдательность.
Фокион (так звали этого выделявшегося из толпы человека) не торопился покидать место преступления. Он внимательно вглядывался в серый, кое-где дуплистый ствол масличного древа, и было видно, что делает он это не ради праздного любопытства. Хотя, ну что интересного можно было там разглядеть? Следы от ударов топора? Наверное, тот, в чьих руках он находился, опытным дровосеком не был, о чем свидетельствовало пять или шесть, случайных, конечно, отметин выше, и три-четыре надрубки ниже, тоже сделанных невпопад – они теперь уже светились на весьма высоком, по колено, пне.
– Пень никуда не убежит, – пробормотал про себя Фокион, – а вот часть ствола повыше придется отпилить.
Потом его внимание привлек труп Клеофонта. На нем был домашний хитон[6], который обычно накидывают на себя, если надобно ночью выйти в перистиль, на ногах старые разношенные сандалии, в иных местах ремни держались на честном слове. Видно было, что хозяин поместья одевался на скорую руку – уж не оттого ли, что проснулся от стука топора, бьющего по стволу «священной маслины», стволу, кстати, несмотря на возраст, весьма изящному, в половину обхвата? Скорей всего, подумал Фокион, так оно и было.
Присев на корточки, он пристально обследовал взглядом лицо убитого. Кажется, тот отправился в гости к Харону без излишних мучений, от одного-единственного удара, и кое-что убедительно подсказало Фокиону, что и масличное древо, и его арендатора, блюстителя и заботника, погубил один и тот же злодей.
Фокион дождался прибытия ответственных посланцев Ареопага, получил их разрешение спилить тот кусок ствола, на котором желтели пять или шесть случайных отметин от топора, пень же остался торчать из земли, он был объявлен неприкосновенным – весьма часто наблюдались случаи, когда останки «священных маслин», погубленных, например, захватчиками-персами, вдруг давали ростки и дерево оживало, крепло, наливалось силой и плодоносило.