Я, обрадованная тем, что разговор начал клеиться, затаила дыхание, а Сергей рассказывал дальше:
– И вот как-то в октябре мы закрыли на зиму дом, отключили электричество, воду, уже собрались уезжать, а я вдруг в последнюю минуту замечаю, что в беседке на столе стоит бутылка водки. Как она там очутилась, непонятно. Хотел убрать бутылку в дом, а Танька говорит: «Не трожь, это я для соседа приготовила». «Не жирно ли ему, – спрашиваю, – еще и водку вылакать к нашей картошке?». Месяцем раньше сосед с нашего огорода три ряда картошки выкопал. «Не жирно, – отвечает, – в самый раз. Поехали, на электричку опаздываем!». Но я взял бутылку, отвинтил крышку, понюхал – а там не водка, а этиловый спирт! Сосед, не разобравшись, выпил бы и гарантированно умер от отравления. Весной мы бы приехали на дачу, а его труп уже разложился. Вот и подумай, с какой стороны это Таньку характеризует!
– Неужели она могла убить человека из-за ведра картошки? – не поверила я.
– Там не только картошка была, я же говорю, и клубнику сосед воровал, и крыжовник, и морковь…
– Убийство из-за пучка морковки?
– Получается, что да: она расчетливо спланировала убийство из-за пучка морковки. Если бы я не заметил бутылку, именно так бы и произошло.
Я все еще отказывалась верить в то, что подруга убила свою свекровь. По крайней мере, я плохо представляла Чижову с ножом в руках. Если история про бутылку правда, то Татьяна, намереваясь разделаться с Евой Ивановной, скорей всего, действовала бы по такой же схеме: отравила бы еду в холодильнике, чтобы воровка, уплетая чужие котлеты, получила по заслугам. Но вонзить нож в человека, да еще в женщину, в мать собственного мужа – на это мало кто способен!
Словно услышав мой внутренний монолог, Сергей сказал:
– Они с матерью в последнее время часто ссорились. Цапались по мелочам. А в то утро они вдрызг разругались на кухне, так вопили, что мне пришлось выйти из комнаты, чтобы их успокоить.
– Так ты был в квартире? – быстро спросила я. – Видел, как всё случилось?
– Как произошло убийство, я не видел. После ссоры развел мать и жену по разным комнатам, а сам ушел к приятелю в гости. Не мог я смотреть на их перекошенные физиономии, понимаешь? Очевидно, позже ссора вспыхнула вновь, и тогда уже они не ограничились одними словами. Эх, не надо было мне уходить!