Я знавал людей, которые за всю свою жизнь не написали ни одного стихотворения, а по состоянию души, по восприятию окружающего мира родились поэтами. Выходит, если ты родился поэтом, то нет надобности тревожиться об особом состоянии. Оно в тебе. Но писатель такой же, как и все, человек. Начинаются сомнения, метания и страдания. А тут ещё главная заповедь. И поэт бросает писать стихи и начинает их вынашивать. Вынашивать потому, что они в нём, и они никуда не уходят. Он вынашивает их из-за необходимости – плод должен созреть. Вот тут-то и происходит главный разлад, родные люди начинают полагать, что ты слоняешься и ничего не делаешь. Но именно сейчас происходит самая главная, пусть медленная, но по-настоящему поэтическая работа – созревание стихотворения. Отбор точного слова и по размеру, и по содержанию, и по рифме. Помните у Маяковского? «Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды». Теперь поэт всегда в работе, даже когда спит. Матрос на судне в лучшем положении, он, хотя бы засыпая, уходит с работы, а вернётся – лишь с подъёмом. А поэт уходит с работы, когда обрывается жизнь.
Словом, жизнь литератора безоблачной не назовёшь. Впрочем, как и жизнь любого творческого человека, вынужденного во главу угла ставить требования работы.
2. – Вы были журналистом, моряком, рыбоводом, геологоразведчиком – какая из профессий оставила на вас наибольший отпечаток?
– Вообще-то я ещё служил в армии, работал зоотехником по овцеводству, кстати, моя первая книга была опубликована в соавторстве с директором Краевой госплемстанции и называлась «Бараны-производители Алтайского края». Я уже тогда жил жизнью писателя, и алтайские поэты сердились на меня, что я, их собрат, издал книгу с таким хлёстким названием. Книга имела успех в научных кругах. Директор Института цитологии и генетики академик Беляев заметил её, приглашал меня к себе в аспирантуру. У него в институте был единственный в Сибири электронный микроскоп, из-за которого (соблазн новой прогрессивной науки) я чуть не стал генетиком.
Семь лет работал зоотехником. А до этого – слесарем-сборщиком на Алтайском тракторном заводе. Последнее место работы – плотник-бетонщик Алтайской Всесоюзной комсомольской стройки Коксохим. Чуть больше пяти лет проработал, и всё же никогда я не был ни зоотехником, ни журналистом, ни строителем. Всюду чувствовал, что главная моя суть – писательство. Если чувствовал, что работа затягивает, на меня начинают рассчитывать как на профессионала, как в УАМРе, Управлении активного морского рыболовства, срочно увольнялся. Четыре года морей – по живому приходилось резать. Везде, где работал, что-то написал. Единственная тема, которая осталась в стороне, – работа зоотехником. О ней ничего не написал, но она помогла становлению сразу после института. Выходит, что работа зоотехником оставила на мне самый большой отпечаток.