– Я хотел бы, чтобы на эту проблему посмотрели не с «кочки», а с точки зрения, то есть немножко приподнялись над обыденностью, увидели всё по-иному. Вообще, угроза обмирщения Церкви реальна, но я не могу этого принять, не хочу. Упаси, Господи, если этот перевод произойдёт. Я этого боюсь, и вот почему. Меня часто спрашивают: «Вы, коренной азербайджанец, вдруг приняли Православие, пишете книги о русском языке; почему?» Да, я из патриархальной азербайджанской семьи, более того, мой род по отцу восходит к имаму Али – двоюродному брату и зятю пророка мусульман. На Востоке
очень трепетно относятся к своему генеалогическому древу. Баку – город, где я родился и вырос, – славился многонациональным составом своих жителей. Вспоминаю, как совсем ещё мальчиком я любил заходить в христианские храмы. Покупал свечи, ставил их в песочек перед иконами. Как хорошо, что меня никто ни разу оттуда не «попросил». Сегодня, когда с тех пор прошло около пятидесяти лет, я часто думаю: почему меня так тянуло туда? Думаю и понимаю: тогда я не знал ещё этих слов – «неотмирность» и «надмирность», но сердцем, а оно гораздо мудрее нас, я их чувствовал. Там, в христианском храме, меня, ребёнка, встречала другая тишина, другая живопись, там пели по-другому, читали по-другому. Для меня с детства церковь – это своеобразная машина времени. Ты идёшь в огромном современном городе по шумной улице и заходишь в храм – всё, ты мгновенно попадаешь во времена преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского. Это их время, их язык. Какое чудо!
Кстати, Вы обратили внимание, что в богослужебном языке Русской Православной Церкви нет слова «счастье»: ни в молитвах, ни в тексте Литургии и других церковных служб? Зато есть «радость», её много. Во всей Библии слово «счастье» встречается всего 12 раз, а слово «радость» около 800 раз. Вы знаете, что в русских богослужебных текстах нет слова «счастье»: ни в одной молитве, ни в тексте евхаристии, ни в акафистах? Часто встречается «радость», а «счастья» нет. А в миру все друг другу желают счастья.
– А почему все друг другу желают именно счастья, хотят быть счастливыми, а не радостными?
– Потому что часто не понимают, что такое счастье. Я прежде тоже недоумевал: как, Церковь против счастья? Но у меня были давние догадки, мы ещё об этом много говорили с отцом. Ещё в детстве я слышал, что счастье – это «сейчас есть». Почему о нём в храме и не говорят, ведь счастье – это понятие земное, пожелание лишь земного благополучия, в нём есть элемент везения, а радость – понятие небесное. И храм – это дом вечности, в котором неуместно говорить о земном.