В общем, я сказал ему, что хочу бороться за социализм.
Он встал и пожал мне руку.
И пригласил меня в один социалистический кружок. Прямо сегодня, сейчас. То есть через полтора часа.
Но сначала – к себе. Сказал, что ему надо взять кое-какие бумаги. И чтоб я с ним вместе поднялся в его квартиру. В маленькую квартирку, где он жил, одинокий свободный философ с небольшим доходом, который позволяет ему не служить, а писать трактаты, и все такое. Тут недалеко, буквально десять минут небыстрым шагом.
Мне стало тревожно от таких предложений.
Я его не боялся, конечно, – я был повыше ростом, моложе и вообще крепче, а он был очень худой, и видно было, что у него слабые руки. Это чувствовалось по тому, как он пожимал мне руку. Но кто его знает, вдруг у него револьвер в кармане. Хотя что ему от меня надо? Ничего от меня получить нельзя. Не грабить же он меня собрался, не пиджак у меня отнимать. На извращенца он тоже не был похож, хотя кто знает, я не так уж много видел извращенцев, точнее – совсем не видел, только читал про них в газетах. В хронике преступлений. Но нет, на такого извращенца, из судебной хроники, он не был похож. Но мне все равно стало неприятно.
Поэтому я сказал, что в кружок, пожалуй, приду, спасибо большое, но что мне как раз сейчас надо зайти в одно место по срочному делу. Поэтому сегодня я не смогу быть его гостем. Но я непременно успею, и мы непременно увидимся. Мне как раз нужен час с небольшим, чтоб нанести один краткий, но обязательный визит.
Кажется, он понял, что я вру. Но не подал виду. Еще раз протянул мне руку, прощаясь. Потом сказал: «Ох, что же это я!» – попросил у кельнера карандаш и клочок бумаги, написал мне адрес, куда прийти. У него был круглый, очень разборчивый почерк.
Я сказал: «Благодарю, до встречи у господина Клопфера, у товарища Клопфера». Так значилось в его записке – фамилия хозяина квартиры, где собирался этот социалистический кружок.
Он протянул мне руку в третий раз. Мне это показалось назойливым и странным, и я, высвобождая свою ладонь из его пальцев, уже точно знал, что ни в какой кружок ни к какому Клопферу я не пойду.
Мне хотелось унести ноги.
Спасибо за булочки и кофе, за интересный разговор, но – прощай, дорогой Джузеппе. Я тебя боюсь. Сам не знаю почему.
Но у меня часто так бывало. Я решал, я наверняка и точно решал, что не буду что-то делать, воздержусь, запрещу сам себе, – но одновременно я уже знал, что все равно это сделаю. Или наоборот, сам себе обещал что-то обязательно сделать, во что бы то ни стало сделать, клятву себе давал – но тут же во мне звучала одновременная мысль: мол, не клянись, не старайся, все равно ничего не сделаешь, будешь кверху пузом лежать на кровати и глядеть в потолок или полдня прошатаешься по улицам.