Как только когорта построилась, Катон устроил подробный осмотр каждой центурии. В адъютанты себе он взял центуриона Пармениона, самого старого и опытного из вспомогательных офицеров, который сейчас шагал за ним следом с дощечкой и стилусом, готовый записывать за командиром. Забавно: еще нынче утром Катон сам состоял у Пармениона в подчинении, а потому чувствовал все неудобства, связанные со своей заменой. Но это было ничто в сравнении с грузом ответственности, что лег теперь на плечи самого Катона. Свыше восьмисот человек смотрели на него из строя, и все они будут выносить суждение, так или иначе сравнивая его с Макроном. Что и говорить, планка высокая: хватило бы росту. Хотя и свеженазначенным, стремящимся утвердиться новичком Катона назвать было нельзя: в когорте он служил почти год, со многими из этих людей ему доводилось воевать плечом к плечу. Так что знают его здесь неплохо и в целом признают. Но мерить они его теперь будут иным лекалом и приглядываться с большей взыскательностью: как-никак, он теперь пусть временный, но все же префект когорты.
Взгляд Катона приметил солдата в передней шеренге, который чуть заметно покачивался. Ускорив шаг, Катон внезапно остановился перед ним.
– Имя?
Солдат, возрастом явно превосходящий Катона (он опознал в нем одного из новых Макроновых рекрутов), как мог, застыл навытяжку и затаил дыхание, но его все равно выдавал запах перегара от дешевого вина.
– Публий Гален, господин префект.
– Сдается мне, Гален, что ты не вполне трезв.
– Да разве можно, господин префект…
– Тебе известно, что нахождение на службе в нетрезвом виде карается?
– Известно, господин префект.
– В таком случае даю тебе три наряда вне очереди и десятидневный вычет из жалованья.
– Несправедливо, господин префект, – обиженно протянул Гален. – Час назад я на службе уже и не значился – ни я, ни ребята. Нам как раз свободный вечерок в городе выпадал, ну я и решил приложиться немного загодя – а то эти корчмари знаете какие плуты, – а тут нас всех сдернули по тревоге… Ну и, в общем, – он виновато покосился на Катона, – короче, мы все здесь.
– А где ж еще.
Катон, подумав, хотел было отменить наказание. В словах Галена был определенный смысл: вряд ли его можно было винить за превратности военного уклада. Но, опять же, слово сказано, а менять его значило бы проявить нерешительность. К тому же неизвестно, как повел бы себя в данном случае Макрон. Хотя можно предугадать.