***
«…а может, гений потому и гений,
Что чарам чужд соитий, средостений
Души в давильне плоти и тоски?
Он Свет, а не послед, стопою бренной
В мирах не наследит он, по вселенной
Шаги его прозрачны и легки…»
(Из того же опуса Великого)
***
Разгадка рассказа Набокова и в Евангелии кроется. Надо бы подробней, но тут, пожалуй, богослов более вооружён. Во всяком случае, мне это понятно. Надеюсь, будет и читателям тоже. Не полные же дураки… не все, конечно, дураки…
***
Зуб заострённой палочкой, слегка подпалённой над огнём, выковырял остатки мяса изо рта, молча махнул рукой Капельке, продолжавшей тараторить и веткой уже показывавшей на земле, какие узоры она нарисовала на той злосчастной Считальной Скале. Зуб коротко рыкнул на неё.
Капелька испуганно смолкла и замерла над земляным рисунком с веточкой в руке. Поняла, умница, что надоела Зубу. Так много слов в его племени не говорили, и Капелька это знала. Точнее, слышала от стариков своего племени.
Зуб надолго замолчал и стал думать. Он думал медленно, мощно. Тёмные желваки катались на его выдающихся скулах, мысли были глубоки и тяжелы. Ясно одно – оставлять её на съедение диким, свисающим с деревьев тварям здесь нельзя.
В родном племени её тоже не примут – покушение на Святыню – Белую Считальную Скалу там не прощалось никогда и никому. Как и в его родном племени попрание святынь не прощалось. Странно ещё, что они отпустили её с Того берега живой… или сбежала тайком? Возможно, возможно…
Но Зубу было жалко её, такую беззащитную. А кроме всего, он сразу, с первого взгляда проникся к ней непонятным, неизведанным прежде чувством. С Пикалькой, его покойной женой, было всё иначе. Они росли с детства вместе, в соседних пещерах, вместе забавлялись, он знал, что она станет ему помощницей в жизни, а в своём широком лоне выносит много детей. И взрослевший Зуб с удовольствием наблюдал как у неё расширяются бёдра, подрастают груди, всё ниже свисая по упругому смуглому животику, крепнут ноги и руки. Всё было ясно с любимой Пикалькой, всё предрешено. А эта, эта…
Худенькая, руки тоненькие, особенно в запястьях, ноги непонятно зачем такие длинные… а уж торчащие груди!.. Что с ними станется, если она всё же выносит детей от Зуба? Ба-альшой вопрос. Они и так упруги, словно бы чем-то налиты, где уж тут место для молока? А вдруг они просто лопнут от нахлынувшего молодого сока?.. Ничего не понятно было Зубу. И он тяжело, темно и скорбно думал…