Отец мне глазами показал назад, говоря: «видать из города За холмами свой ушкуй отправили». Я обернулся, из бухты в залив выходил ушкуй покрупнее нашего, набитый народом. «О, невтерпёж…», – многозначительно прошептал отец. Опять я посмотрел назад и снова из бухты вышли уже два ушкуя, но меньшего размера, один почти сразу завернул направо, другой последовал прямо. «Не ужель к альбиносам и независимым?..», – подумал я и взглянул на отца, тот лишь вздохнул.
Мы шли мимо разных береговых выступов: каменных или заросших кустарником и низкорослыми деревьями, а также различных углублений в скалах, выбитых не только яростными волнами во время ураганов, но и рыбаками, чтобы укрываться от дождя и бурь.
Сизая дымка лежащего великана впереди становилась всё явственнее и чётче, заполняя собой весь горизонт, но наш ушкуй повернул вправо и пошёл вдоль его туловища к оконечности, к мысу Утиный клюв.
Здесь на пристани нас ждало пополнение. Двенадцать человек пёстрой струей: зелено-желто-красной перелились по мелким ступеням качающейся складной лестницы к нам на ушкуй. В это же время мимо мыса проплыл большой ушкуй, на борту которого красными буквами выведено За холмами. Теперь уже мы пошли позади него, держа курс почти прямо на юг по проливу Птичий.
После того, как мыс скрылся за горизонтом – вокруг, куда ни посмотри – простиралась только вода, а если вспомнить, что под нами глубина в несколько человеческих ростов, то совсем становится не по себе. Может вся эта колышущаяся вода и неописуемо красива, но это тогда, когда не боишься и подобное плавание становится привычным. Я же оказался впервые на таком расстоянии от берега. Прямо скажу, жутко стало. Благо погода маловетреная, на небе крохотные полупрозрачные облачка. Ушкуйники то гребут, то направляют ветрила. Но кажется, что мы никуда и не плывём, а так качаемся, как щепка в лохани… Я широко расставил ноги, а руками крепко держался за какой-то канат, что тянулся от одного из ветрил к какому-то столбу, потом ещё куда-то.
Нет, надо признать, что не смотря ни на что, всё же красиво вокруг. Я смотрю на мелкие волны, бесконечно рождающиеся и на водную рябь, бесконечно убегающую куда-то и… успокоился, если не совсем, то в какой-то мере, потому что стал способен думать не только о себе. Вспомнил, как отец чувствует себя? Он тоже никогда не уходил так далеко от берега, а другие, наши крестьяне, те вообще не ходили дальше бухты! Отец стоит, как вкопанный с побелевшем до зеленоватого оттенка лицом, хотя ещё Зелёнка не взошла. Не лучше выглядели и другие, практически все, кто в жёлтых и зелёных одеждах. Лишь ушкуйникам всё нипочём, они посмеиваются над нами, ходят по ушкую как по земле, никакого волнения или, тем более, страха.