Чего Марк
не знал, так это того, что старик видел его маленький план насквозь
и втайне посмеивался над надеждами капитана. Впрочем,
как-то препятствовать его неумелым попыткам затянуть
щенка в слуги одного из великих кланов он не собирался. До этого
момента.
Каждый
выживает как может — такова суровая правда. Нет ничего
удивительного в попытке вчерашнего простолюдина,каковыми был Марк, вытянуть максимум из сложившейся
ситуации. Однако чего он не должен был делать, так это пытаться
своими неумелыми речами манипулировать им, Шан Фаном! На такое
старик попросту не мог закрыть глаза. Конечно,
из-за этого маленького инцидента он не станет относиться
к сопляку как-то иначе — много чести,новполне
можетсоздатьгосподину Боу небольшие трудности...
Сам Эдван,
пребывая в счастливом неведении относительно планов этой парочки, в
этот момент изо всех сил пытался разобраться в себе и своих
чувствах. Его скорбь по погибшим родным и близким никуда не
пропала, а продолжала давить невидимым грузом, стоило ему вновь
остаться одному. От холодной пустоты не осталось и следа, в сердце
парнишки поселился страх. Страх за собственную шкуру. Он как нельзя
лучше осознал, что остался совсем один в городе, где всем нужны
лишь знания, сокрытые где-то в глубинах его
памяти. Эдван боялся, что,как только выдаст их, его жизнь
перестанет представлять для города хоть какую-нибудь
ценность,и он вновь окажется где-то за стенами, один
на один с диким зверьём. Ведь во всей долине больше не было
поселений, где бы он мог спрятаться. Город остался последним
оплотом человечества. По крайней мере, других он не знал. Ни отец,
ни даже одарённые не могли пробиться за пределы Туманной чащи
илипробратьсясквозь древнее ущелье Ша-Суул, которое бы
вывело их из долины. Никто не знал, что находится за их пределами,
но, если судить по количеству тварей, обитающих в глубине леса,
ничего хорошего.
При мысли
озверьерана в груди заныла с новой силой. Воспоминания о
побеге из леса ярко вспыхнули в разуме Эдвана. Он застонал от
фантомной боли, вжался в подушку и стиснул зубы, проклиная свою
слабость и трусость. Ненависть поднялась из глубин его души и
полностью захлестнула разум. Он вспомнил клятву, данную на бегу и
повторил её вновь.
— Вырежу
всю их стаю до последней макаки, — злобно прошипел Эдван, сжимая
рукой одеяло, — перебью всех до единого, даже если умру сам.
Клянусь.