Я вдовой при нем работаю вовсю. Уже качаю ту кровать, а он никак. И тут я понял: я же Петю – убаюкиваю!
Ситуация – врагу не пожелаешь!
Вдруг я вижу, вот оно! Семенит оно, мое спасение! Мой друг, с которым мы учились в прошлом времени, а друзья познаются в беде. Но о беде он… Нет, пока что не догадывается. Я, что есть мочи:
– Зеликсон! – кричу. – Сюда!
А он хороший чем? Он всем хороший. Вот только он своей фамилии стесняется, он своей фамилии робеет, потому что он у нас такой… Судите сами: Донецк, шахтерская столица, Зеликсон…
Я:
– Зеликсон! – я: – Зеликсо-оон!
А кроме шантажа мне ничего уже не оставалось!
Побледнел и прибежал, чтоб только тихо. Оглянулся и сконфузился. Он уже на все готовый, только чтобы я его не «Зеликсон». Я понял: этот – у меня уже в кармане…
Итак, мы, кажется, уже сгруппировались: Ленин, Петя, я и Зеликсон. Как невольник собственной фамилии. И Зеликсон интересуется Сурепкой:
– А это что за человек лежит в кровати?
– Так, он уже не человек, не отвлекайся! – говорю. – А теперь подняли! – вместе с Петей.
– С НИМ?!
– Нет, – отшутился я, – с тобой! – А он такой по росту коротышка, Зеликсон, ну а Петя – это просто глыба…
– Та как же мы его… Мы же от земли не отдерем!
Я:
– ЗЕЛИКСОН! – форсируя по звуку. Чтобы стало достоянием народа…
Ох, он сразу оказался расторопный! Мы впряглись в кровать через секунду. Оторвали от земли. Не сговариваясь, ахнули. Жилы вздулись, будто реки перед паводком, весной. Мы тут же постарели – и пошли. Я, как всегда, стараюсь впереди. А Зеликсон, он сзади убивается…
Как говорится, жизнь прекрасна, невзирая. А взирая, – это просто ужас! И Зеликсон тому живой пример. Такого наш Донецк еще не видел!..
Метров триста мы освоили за час. Зеликсон, он как-то сразу быстро выдохся. На светофор мы попытались пробежать, чтоб успеть. Рысью на последнем издыхании. Пружины под Сурепкою спружинили, и, подброшенный, он выпал на дорогу.
Господи, за что?! А сам не знаю! На дороге сразу пробка, все обросло машинами в момент. Начали Сурепку мы укладывать. Я ноги Пети, предположим, уложил, а вот голова Петра Сурепки… Из худосочных ручек Зеликсона она все время выпадала, не укладывалась.
Наконец, с трудом, мы погрузили. И при этом груз наш – не проснулся!
Путь ко мне казался бесконечным…
Вот он, наконец, и мой подъезд. Но злоключенья наши не кончаются. Кровать – в подъезд, мы так ее, мы сяк – она никак. У нее непроходимость, в общем, полная. От Зеликсона на лице одни глаза. Ой, куда ж его втравили?! Это ж надо?!