Она резко затормозила у дома из розового песчаника. Этот узкий дом с шиферной двускатной крышей и мансардой, стоящий вплотную к скале, был похож на большинство строений на побережье. Для Эрвана он символизировал начало его успеха: он переехал сюда из рыбацкой лачуги. Позднее он мог позволить себе и более просторное жилище, но у него не было никакого желания что-то менять. Эти стены еще помнили его жену и то счастливое время. Душа Анник жила в фаянсовых тарелках Кемпера с изображениями персонажей бретонских легенд, в нескольких книгах, стоявших на полке, в семействе медных кастрюль, висевших на стене в кухне и давно потускневших, потому что Маэ никогда не начищала их до блеска; в вышитом вручную покрывале, которым Эрван всегда застилал свою кровать. Он упорно держался за все эти предметы, чтобы они напоминали ему о жене. Он увяз в прошлом и не желал себе в этом признаваться.
Пройдя мимо фасада, Маэ завернула за угол. В боковой части дома, окруженного небольшим садом, был устроен офис компании с отдельным входом. Во времена Эрвана это была просто комната, в которой царил жуткий кавардак, но Маэ без всякого сожаления выкинула старый хлам, когда решила возглавить компанию. Во время длительного пребывания отца в больнице после инсульта врачи давали пессимистичные прогнозы. По их словам, Эрван плохо восстанавливался, и поэтому болезнь будет напоминать о себе осложнениями: его речь и двигательная способность уже никогда не будут прежними. Маэ без колебаний заняла его место, ведь от этого зависело, выживет ли их рыболовное предприятие. Вернувшись домой, отец согласился отдать ей бразды правления, и с тех пор оставил ее в покое, почти не появляясь в своем прежнем офисе, в котором теперь чувствовал себя неуютно.
Маэ села за письменный стол из темного дерева и первым делом прослушала по радио сводку погоды. Зуб больше не болел, но действие анестезии закончилось, и начало покалывать в щеке. Она решила, что врач хорошо сделал свою работу, и ей, пожалуй, будет стыдно из трусости отменять следующий прием. Как большинство людей, она смертельно боялась стоматологов и ненавидела зубоврачебное кресло.
– А, ты дома, – заметил Эрван и переступил порог, тяжело опираясь на палку.
Он вернулся со своей ежедневной прогулки. С глубоко надвинутой на глаза фуражкой и неизменным дождевиком с капюшоном он выглядел как карикатура на бывалого моряка, потрепанного штормами. Однако он не играл ни в бретонца, ни в морского волка – в душе он и был ими и мог гордиться тем, что первым из шести поколений рыбаков выбился из нищеты.