Отрядом жандармерии в пятьдесят человек командует хорунжий. Его псевдоним – Капут, он ведает службой безопасности и разведкой.
«Это похуже, чем гвоздь в сапоге, – думал Ткаченко, так и этак переворачивая и изучая секретное сообщение, – и надо же было выбрать наш район! Пограничный, потому и валом валят бандюги».
Школа УПА имени Евгена Коновальца.
Коновальца убили по заданию адмирала Канариса, начальника гитлеровской военной разведки, абвера, и националистическое движение возглавил Андрей Мельник.
«Коновалец окружен мученическим ореолом, – подумал Ткаченко. – Хотя был таким же проходимцем и шарлатаном, как и все вожаки ОУН. Надо обязательно ударить по этому ореолу – разоблачить и Коновальца, и Мельника, и Бандеру. Следует посоветоваться с генералом Дудником».
Генерала Дудника ожидали с минуты на минуту.
Закат удлинил тени яворов. Над соседней крышей лениво выклубилась стайка вертунов, поднятых на разминку голубятниками.
Ткаченко закончил с тезисами, выпил стакан воды, надел волглую от пота гимнастерку, затянулся ремнем хотя и туговато, но пока еще на армейскую дырочку.
Судя по шуму, доносившемуся из-за неплотно прикрытой двери, в приемной собирались приехавшие на совещание активисты. Отчетливо выделялся резко-повелительный голос Забрудского, секретаря райкома, ведавшего идеологией.
За время работы в Богатине Ткаченко полюбил грубоватую, честную партийную братию – самоотверженных тружеников опасного пограничного района. Большинство партработников – в недавнем прошлом бойцы, еще не успевшие ни остыть от фронтового огня, ни доносить военное обмундирование. Лишь немногие сменили гимнастерку на украинскую сорочку, а картуз ввиду небывалой жары – на соломенный брыль.
Они были товарищами Ткаченко по совместной работе и привыкли запросто появляться в его кабинете и досаждать своими заботами. Они нуждались в нем не меньше, чем он в них. И Ткаченко казалось: нарушь эту связь и необходимость друг в друге – дрогнет, расшатается порученное им общее дело.
– Хлопцы! Объясняю популярно: занят Павел Иванович!
Ткаченко вместе с бравыми модуляциями голоса Забрудского будто услышал бряцание орденов и медалей на его просторной груди.
Он плечом распахнул двустворчатые высокие двери и, легонько отодвинув Забрудского, сказал:
– Был занят! Зараз свободен!