А я так и вовсе изошел завистью по поводу нашего дирижера.
Были мы с ним одного возраста, пола, цвета кожи, вероисповедания, оба музыканты.
Жили на одной улице.
Ходили в одну школу.
И музыкой начали заниматься почти одновременно.
С одной лишь разницей: я занимался из-под палки, а он – по призванию.
Впрочем, не скажу, что ненавижу музыку, я к ней просто равнодушен.
А он, когда играл, а затем дирижировал, прямо дрожал весь, словно улетал в такие дали, куда таким, как я, не заглянуть никогда.
В детстве я его всячески обзывал и пытался обидеть. И потом, когда мы подросли и родители пустили меня по его следам, я не видел в его одержимости ничего хорошего. А вот когда он стал за свой талант и эту свою одержимость получать материальные блага, причем немалые, стал я понимать, что он, а что я.
И женился он удачнее, и дети у него умнее, и сейчас вон сидит, виски пьет от пуза, а не по норме, как я.
А рядом с ним его новая пассия – рыжая виолончелистка. Стерва редкостная, но красива до умопомрачения. С таким шикарным бюстом и такими голубыми глазами, что можно утонуть и тут и там.
Я завидовал его жизни, но хорошей завистью.
Его любви к музыке, его таланту, его большому будущему.
У меня же и жизнь-то была не моя, а выбранная для меня и за меня родителями. Были еще фагот и жена, посредственная скрипачка из нашего же оркестра.
Мы с ним никогда не были друзьями. Просто шли рядом.
И хотя я был, как и моя жена, средненьким музыкантом, мой однокашник упорно держал нас в своем престижном оркестре.
«Почему? – часто думал я. – Зачем ему, чтобы я был рядом? Что это: человеческое участие или повод для злорадного торжества?»
И приходил к выводу, что скорее всего первое.
Он никогда не позволял себе никаких выпадов в мою сторону, ничем не уязвлял моего самолюбия. Наоборот: когда случалось принимать овации или очередную награду, приглашал стать рядом с собой, а это кое-что да значит.
И я вставал рядом и стоял со своим неуклюжим фаготом, в блестящем на локтях фраке, мешая тем, кто устремлялся его поздравить.
Когда нам все же объявили, что самолет захвачен и после посадки мы, уже в качестве заложников, должны смирно сидеть на своих местах и не двигаться до особых распоряжений, я не сильно расстроился: ведь с нами он, мой талантливый и везучий спутник по жизни, поэтому ничего ужасного с нами случиться просто не может.