Утро. Только что прогремел будильник, и как странно слышать его голос летом, в каникулы! С вечера Ганна собрала свои пожитки в большую спортивную сумку – вместе со всем классом она сегодня уезжает в колхоз «на отработку», как это заведено. Совершенно неясно, какой колхозу прок от орды неуправляемых балбесов, сельскому хозяйству они способны принести больше вреда, чем пользы! Тем не менее каждый год все классы, с восьмого по десятый, грузят в автобусы и вывозят в колхоз имени Карла Маркса – якобы убирать ранние помидоры либо другие культуры. Это ведь правильный педагогический ход: дети приучаются к труду! На деле же школьники в деревне учились покупать самогон, курить и обжиматься по углам.
Ганна умылась, наскоро заколола волосы, отказалась от завтрака. От волнения перед дорогой, что ли, ее подташнивало.
– Нельзя же не емши! – возмутилась мать. – Пока доедете, пока там обед накроют… С ног свалишься!
Но сразу замолчала, занялась своими делами. Отказывается лопать девчонка, так не с ложки же ее кормить, и так забот полон рот!
Ганне хотелось поскорее уйти, ей часто последнее время хотелось выбраться из дома, пойти одной по незнакомым улицам, чтобы никто не знал ее, никто не мог окликнуть по имени… Ей даже имя свое хотелось иметь в безраздельной собственности, чтобы не слышать его из чужих уст…
Она обувалась в прихожей, торопилась, не попадала шнурками в дырочки на кедах. Била дрожь.
– Я пошла! Пока! – крикнула Ганна в глубь квартиры и прыснула за дверь раньше, чем дождалась ответа.
Вприпрыжку спустилась с третьего этажа, успела заметить в окно (стекло, разбитое близнецами только недавно вставили), что у подъезда на скамеечке сидит какая-то женщина. Вот кумушки, в восемь часов утра уже высаживаются на наблюдательный пункт! Нет, эта вроде не из их подъезда. Чего это она расселась? Дурное предчувствие кольнуло, но ноги сами вынесли Ганну на залитый солнцем двор. Кумушка поднялась ей навстречу. В самом деле, какая-то захожая. Неплохо одета, в серый велюровый костюмчик, но сама толстая, косолапит. Пережженные химической завивкой волосы торчат, как мочало, на лбу ранние морщины, губы накрашены помадой цвета фуксии, на редкость не к лицу. Ганна успела заглянуть в глаза женщины, и они напомнили ей глаза медведицы, которую видела она, когда приезжал в город зверинец. Глубоко сидящие в глазницах, непроницаемо-черные, страшные, глаза зверя выражали одновременно равнодушие и бешенство.