У продавщицы пергидрольная гривка начесана и спущена на низенький лобик, кружевная кофточка вот-вот лопнет на пышной груди, на шее, на запястьях, в ушах – яркая пластмассовая бижутерия. Она не подходит этому месту, она опошляет его. Справа от продавщицы – темная икона, видны только белки глаз. Слева стоят часы черного дерева, золотой маятник застыл в ожидании, когда время начнется снова. Ганна кивает. Она не хочет уходить отсюда без покупки. Палец девушки шарит по стеклу прилавка, продавщица не без интереса наблюдает за его блужданиями. Посматривает и в лицо покупательнице. Ганна уже знает, что ее шрамы и отталкивают, и привлекают людей, притягивают взгляды больше, чем красота.
– Открытку? – утверждающе спрашивает продавщица и выуживает из-под стекла толстенькую пачку. – Выбирайте. Или все возьмете?
Ганна бы взяла, но это ей не по карману. Да и потом, для того чтобы сохранить память об этом месте, довольно будет и одной. Она выбирает, не глядя, из пачки, которую продавщица тасует, как колоду карт. Мальчик и девочка, одинаково пухленькие и кудрявые, в одинаковых нарядных матросках, сидят на скамеечке и кушают черешни из большой миски, что стоит между ними, а под ногами у них путается белая болонка. Открытка черно-белая, но черешни в миске, в руках у детей, на ушках у девочки, и ее губки, и бантик на шее собачки, подкрашены кармином. Внизу вьется надпись: «Люби меня, как я тебя». Уголки открытки обломаны, и пахнет от нее пылью. Памятью. Ганна выгребает из замшевого кошелечка мелочь и выходит на улицу, в намечающиеся сумерки. Теперь она знает, куда ей идти.
Ганна отнесла документы в книготорговый техникум. Ксения Адамовна была разочарована и не скрывала этого. Напрасно она выпытывала у племянницы, чем объясняется этот странный выбор. Ганна молчала и улыбалась, она выглядела вполне счастливой, впервые за долгое время, и тетя Ксана отступилась. Над изголовьем своей постели Ганна прикнопила старинную фотографию – двое детей едят черешню. Девочка отходила от пережитого, успокаивалась, душа у нее отмякала… Так думала Ксения Адамовна, но ошибалась в своей наивности. Ганна ждала чего-то, и слащавая открытка была только знаком, только пропуском в будущее счастье…
Однажды Ганна взяла карандаш и написала тонко-паутинным почерком на обороте свою фамилию: «Марголина». Это получилось смешно, как-то по-школьному, но она словно утвердила право собственности.