– Ты не слышала меня? Здесь небезопасно, и я не смогу защитить тебя. Но я все равно возьму тебя под защиту. Отныне ты будешь моей Невинной!
– Ты о чем? – прошептала в ответ Клэр, еще крепче прижимаясь к нему. Впрочем, она поняла: он отказывает ей. Чувствуя, как желание затмевает собой все вокруг, она уткнулась ему лицом в грудь. Ее тело терзал неутолимый, всепоглощающий голод страсти. Ее руки скользнули к его талии, с губ едва не сорвался стон. Его реакция на ее возбуждение не вызывала сомнений – его член сделался тверже, а сам он еще крепче сжал ее аппетитные «булочки».
– Прости, красавица, – прошептал он.
И снова Клэр не поняла его. Казалось, они родом из разных миров и говорят на разных языках, за исключением одного языка их разгоряченных страстью тел. Этот оба понимали с полуслова. А затем их как будто катапультой метнуло через всю комнату, и они, пробив стены, устремились к звездам.
Из горла Клэр вырвался пронзительный крик.
Это был его четвертый прыжок. И все равно он оказался не готов к боли. Пытаясь вынести мучительную пытку, он сжимал в объятиях истошно кричащую женщину. Казалось, с него живьем сдирали кожу, срывали с головы скальп, выламывали из суставов конечности. Но разве это главное? Главное – приземлиться целым и невредимым. А боль – потерпеть, и она пройдет.
Если честно, он еще ни разу не испытывал таких мук. Да что там! Он даже не подозревал, что такая боль бывает. Он сам с трудом подавил в себе рыдания.
В следующий миг они приземлились.
Ощущение было такое, будто их сбросили вниз с высокого утеса на острую, зазубренную поверхность скалы. Малкольм застонал, чувствуя, как боль пронзает тело, взрываясь в спине и голове ослепительными белыми вспышками. Однако женщину из объятий он не выпустил. Более того, он тотчас вознес благодарность Древним за то, что те позволили ей остаться с ним и что она сама оказалась достаточно сильна, чтобы совершить прыжок сквозь время.
Кстати, сейчас она прижималась лицом к его груди и тихо всхлипывала.
Магистр не должен использовать данную ему силу к собственному благу.
Он напрягся. Муки слегка отступили, но окончательно не исчезли.
Ему говорили, что это состояние неопределенности, сочетание слабости и беззащитности, длится лишь считаные минуты, и будь он один, то проявил бы терпение. Но он был не один. В его объятиях была женщина, и, когда боль наконец отступила, его тело напряглось.