Она осторожно понюхала налитое в рюмочку: в нос пахнуло острым и
чуть терпким медовым ароматом. Влад её дожидаться не стал – выпил
махом. И набросился на еду. Тася поколебалась, но, вспомнив
прохладу, после поездки в зеркальный город словно застоявшуюся
внутри, тоже опрокинула рюмку. Несколько минут они молча уничтожали
ужин, нисколько не чувствуя насыщения, пока Тася не напомнила себе,
что ощущение сытости приходит позже, а слишком тяжёлый желудок –
это не то, о чём она мечтала бы перед сном.
Она молчала, пока Влад пил стакан за стаканом (ладно хоть –
неполные!) и не пьянел. Но и не расслаблялся. Наконец, когда она
занялась виноградной веточкой, по одной отщипывая от неё тяжёлые
полупрозрачные ягоды, он взглянул на неё и спросил:
- Осуждаешь?
- Нет. Это твоё дело. Да и не знаю я. Может, у экстрасенсов всё
по-другому.
- Про меня никто не знает, - вдруг сказал он, словно и не
услышав её слов. – Все в городе знают всемогущего Алексеича, все
друг другу передают по цепочке, что это он сильнейший экстрасенс.
И, если не нашёл пропавшего он, никто и никогда больше не найдёт. –
Влад упорно смотрел на свой гранёный стакан, а Тася некоторое время
мучительно соображала, про какого Алексеича он говорит. Сообразила
– про того крепыша с коротким носом. – Только вот не искатель он.
Он разрушитель по своей внутренней натуре. Он разрушает на раз.
Поэтому приходится с ним иметь дело. У меня сил не хватит, а он это
делает легко. На раз. Только глянет – тень сдохла. Бабки он,
конечно, хорошие делает на этом деле. То, что он мне отстёгивает, –
мелочь. Ты подумай только, сколько народу уходит в тот город. К
Алексеичу не все идут. Дорогой для них он. – Влад снова в два
глотка выпил и снова налил, сам – локти на стол, глаза вниз –
невидяще, в тарелку. – Были те, кто хотел квартиры продавать,
только чтобы их родственников нашли. Он – наотрез отказался.
Судиться, если что, боится. Да и я столько народу не переведу. Его
тоже брать не могу. Тот город – сам разрушение. Его отталкивает. Не
пускает. А эта, дура крашеная, всё лозунги какие-то произносила.
Так и не понял – всерьёз или по дурости. У неё только и было одно
хорошее – дар идти по фотографии. А так – дура дурой. Я ей говорю:
стой здесь! Так нет. Она считает себя умней моего. Дай волю –
полгорода тамошнего обежит, пока меня нет. Мы всего неделю на пару
работали. Замучила она меня – убил бы дуру! Мы ведь туда – порой
несколько раз в сутки бегали. Так она меня сколько подставляла:
оставишь с одним, идёшь искать другого, а вернёшься – найденный
лежит брошенным, а её вообще нет. Ждёшь-ждёшь, а она выпорхнет
откуда-нибудь: ой, а ты меня давно ждёшь? – И, почти не переводя
дыхания и не меняя интонаций, он так же монотонно сказал: - Закурю
– перетерпишь?.. А в последние три ночи она вообще сдурела. Решила,
что ходоком тоже может быть. И прошла. Да только толку… - Он
скривился, то ли злясь, то ли выпуская дым уголком рта. – Если б не
ты, мне б и сейчас пришлось с нею в паре… До сих…