– Прости, – сказала Фейт. – Я знаю, что убегать вот так – неправильно. Но с тех пор как мы поженились, я чувствую себя несчастной. И я думаю, ты знаешь об этом.
– Так я тебя в постели не удовлетворяю? Хочешь получить между ног от какого-то язычника?
Фейт дернулась, словно в нее попала пуля, и Хоуп встала между ними:
– Это вульгарно, Эрвин. И низко. Даже для тебя.
– Вульгарно. – Он хихикнул. – Она такая чопорная, что никто на нее не польстится. Ты только глянь на нее. Думаешь, кто-то, кроме меня, воспылает желанием к женщине, которая носит ребенка собственного дяди?
– Как ты смеешь принижать ее достоинства из-за того, что ты…
– Может, ты и мой дядя, но ты еще и мой муж, – одновременно с ней сказала Фейт. – Я не сделала ничего плохого.
Хоуп попыталась заслонить Фейт от Эрвина, но тот обошел ее сбоку.
– Людей за пределами общины не интересует, что ты считаешь хорошим, а что плохим. Они ведь не понимают жизни по «принципу». И будут считать тебя ненормальной, причем ненормальной без образования и средств к существованию. От тебя и твоего ребенка будут шарахаться. Ты этого хочешь? Стать посмешищем? Жить в полном одиночестве?
– У нее есть я, – сказала Хоуп.
– Не вмешивайся. Это не твоего ума дело, – оскалился Эрвин. – Твое место здесь, Фейт. Не позволяй Хоуп нарисовать тебе сказочную страну, которой не существует.
– Не слушай его, – сказала Хоуп сестре. – Я не рисовала сказочной страны. И единственный ненормальный, которого я знаю, – это Эрвин. Давай выбираться отсюда.
Она потащила сестру за руку, желая уехать как можно скорее, пока Эрвин не попытался остановить их силой. Но Фейт запротестовала:
– А вдруг он прав, Хоуп? Вдруг я на самом деле не смогу приспособиться? Ты же не можешь заботиться о нас с малышом вечно.
– Ты прекрасно приспособишься, – откликнулась Хоуп. – А когда малыш подрастет, ты получишь образование и научишься обеспечивать и себя, и его. Тут не о чем волноваться. Я буду заботиться о тебе столько, сколько будет нужно. Вот увидишь. Давай же, поехали.
Но Фейт все еще колебалась.
– У меня к тебе столько вопросов, а я уже чувствую себя совершенно растерянной…
– А ты подумала о своей бедной матери? – спросил Эрвин. Его глаза блестели в темноте, как бутылочное стекло. – Хочешь разбить ей сердце? Ты же видела, что сделала с ней Хоуп, и теперь собираешься сделать то же самое?