— Ну, если следующий допрос будет таким же, как предыдущий, то,
боюсь, не только треснутых, но и сломанных ребер прибавится, —
грустно пошутил я.
— Я постараюсь донести до сведения вашего следователя, что
физические методы допроса до добра не доведут.
— Вашими бы устами…
А из медсанчасти меня отконвоировали к местному парикмахеру.
Одноглазый умелец за 10 минут ручной машинкой обкорнал мою
шевелюру, превратив ее в ежик.
— Брить пока нечего, — сказал он. — Всё равно бритвы нет, этой
же машинкой и брею, вернее, состригаю усы и бороду. Так что через
пару недель, ежели не расстреляют или по этапу не уйдешь, жду у
себя. А пока свободен.
В тот же день побывал и на прогулке. Вывели нашу группу во
внутренний дворик, в углу которого высилась, как мне объяснил
артиллерийский инженер, знаменитая башня Пугачёва, где, по
преданию, сидел сам Емельян Иванович. И вроде бы в этой башне
приводят в исполнение приговоры, то бишь расстреливают тех, кому
вынесен окончательный и бесповоротный приговор.
— А затем тела на грузовике отвозят к крематорию, сооружённому в
бывшей кладбищенской церкви преподобного Серафима Саровского, —
проинформировал Куницын.
— Да ми́нет нас чаша сия, — мелко перекрестился примкнувший к
нашей прогулочной группе коренастый Василий.
Следователи кололи его на признание в антисоветской
деятельности, и в создании у себя в деревне, что в Рязанской
губернии, троцкистской ячейки. Смех и грех! Этот набожный
крестьянин, насколько я изучил его за несколько дней, совместно
проведенных в камере, понятия не имел, кто такой Троцкий. А вся
антисоветская деятельность заключалась в ударе по физиономии
комиссара, когда тот с парой красноармейцев приехал забирать у
многодетного Василия последние запасы зерна.
Глядя на зарешечённое небо, как-то резко взгрустнулось. Ещё два
дня назад я взлетал под облака, чтобы провести несколько секунд в
свободном полёте, а сейчас могу видеть лазурную синеву только
сквозь решетку.
А вернувшись с прогулки, обнаружил в камере пополнение. К нам
подселили не кого-нибудь, а бывшего начальника ростовского рынка по
фамилии Станкевич. Плечистый мужик с рыжей бородкой оказался на
редкость разговорчивым, и тут же поведал свою историю, из которой
выяснилось, что все женщины по своей сути… бляди.
Начал издалека, с 1918 года, когда он был военкомом в небольшом
уездном городе. Там-то по весне он и влюбился в одну симпатичную
девушку. Поселились молодые в доме бывшего купца, который со всеми
пожитками сбежал черт знает куда, а вернее всего, за границу.
Хорошо хоть мебель оставил.