А стрелка они упустили! Не обнаружили никаких его следов. Ни моя группа захвата, ни подкрепление. Ни те службы, которые должны были отследить его побег из дома по всем дорогам и тропинкам. Так у них все и повисло. Мне сунули в зубы какую-то сумму за инвалидность, полученную при исполнении. Поблагодарили и попрощались.
Может, у меня паранойя или мания величия, но я анализирую все непрестанно, во сне и наяву, и получается у меня только одно: то была операция по выведению меня из строя навеки. Убийство бы расследовали, а ошибку информаторов, мой собственный и сугубо добровольный подвиг по спасению – это отличный и сказочно подлый план. Враги? Да, у меня их было предостаточно. Но для такого плана требуется одна существенная деталь: сообщник врага среди соратников. Можно сказать, у меня еще есть мотив для существования. Я должен это узнать.
Когда подружки начинают при мне свиристеть про любовь, я сразу говорю:
– Я вас умоляю. Вы о чем? Свидания? Подарки? Классный секс? Свадьба – зашибись? Мужик – кормилец и вообще, как за каменной стеной? Да я видела ваших шибздиков. Рядом с моим никто рядом не встанет. Красавец, под два метра, герой-полковник. Бабы штабелями даже на улице падали, а он выбрал меня. И не жадный, хоть и не добытчик, конечно. Для дочери ничего не жалел. Для меня – по-всякому. Дело в том, что бабы штабелями падали и после нашей свадьбы. А я не следователь-командир, как он. Я не могу вычислить, он на самом деле в засаде или в чьей-то постели. Но и это не беда. Допустим, это еще любовь. А вот когда тебе надо за ним горшки выносить после ампутации? С ложечки кормить? А потом он возвращается в квартиру, сидит в своем инвалидном кресле и следит только за тобой за неимением других объектов. Это как? Любовь? И когда вы, наконец, круглые сутки нос к носу и понимаете, что ни в чем ни на миллиметр не сходитесь – ни во вкусах, ни во взглядах, ни в интересах и желаниях. И при этом он, можно сказать обрубок, остался каким-то невероятным образом красавцем и сохранил мужскую силу. А я иногда на стенку лезу от желания или похоти, уже сама не знаю. И все получается в постели. Только я ему противна. Вы это понимаете? Я на двух ногах, еще в теле, слежу за собой, не замухрышка какая-то. Но ему на меня тошно смотреть! Это любовь? Это каторга, скажу я вам. Такая, которая никому и не снилась.