Пришла мама, принесла их со Степкой вещи, сложенные в Викин стильный кожаный рюкзачок. Вдвоем они все вымыли и навели в палате порядок.
«Черт его знает! – думала Вика, возвращая на место орудия санитарного производства. – Может, так специально делали, чтобы унитазы крайних кабинок в общественных туалетах обязательно ломались и эти кабинки превращали в кладовки для швабр и ведер?»
В туалетной комнате было два окна: одно в этой самой кладовке, второе возле умывальника, оба унылые, со стеклами, закрашенными некогда белой краской, ставшей теперь облупленной, тоскливо-серой. Вика попробовала открыть створку окна в кладовке, та на удивление легко открылась, представив взору ржавую решетку и печальный ноябрьский пейзаж за окном. Она достала пачку сигарет и закрыла замок на двери, невесело усмехнувшись про себя.
Мамин будущий муж и ее, соответственно, отчим, Олег Николаевич, говорил:
– Наша российская действительность определяется не бытием, а лениво-изобретательным сознанием, свойственным только нам. Ведь даже воруют изобретательно и от лени. Вот я сейчас Салтыкова-Щедрина перечитываю и усмехаюсь невесело – двести лет почти прошло, а ничего не изменилось – все те же дураки, дороги, вороватые начальники и чиновники и те же проблемы!
Да уж, понять, на кой хрен нужен замок на двери, который можно открыть даже ногтем, ключ от которого потерян при царе Горохе, и что вообще охраняет этот замок, может только человек, родившийся и выросший в данном бытии.
Следующие два дня стали для Вики липким, затягивающим кошмаром крутящихся в голове вопросов, на которые она не находила ответов, и ожидания всего самого худшего, ужаса перед операцией сына и бесконечного, изматывающего обвинения себя.
Степке было скучно. Он не понимал, почему должен лежать в кровати, когда ему хочется играть, прыгать, бегать, гулять, да просто бесконечно двигаться. Вика, стараясь его развлечь и занять чем-то, читала ему книжки, складывала вместе с ним небольшой пазл на прикроватной тумбочке, рассказывала сказки, но он маялся и все спрашивал:
– Мам, разве я болею?
– Врачи говорят, что болеешь, – пыталась объяснить сыну Вика то, чего не понимала и боялась сама.
– А как я болею, если у меня ничего не болит? – допытывался Степка.
– Так бывает, болезнь спряталась, и ты ее не чувствуешь.