Алла Валерьяновна слегка захлебнулась на вдохе, зажглась глазами, придвинула поближе густо напудренное лицо, готовясь плеснуть кипятком секретной информации. Наташе вдруг стало не по себе – зря, наверное, она это чаепитие затеяла. Урожай нужных «фишек» она с этой старой грымзы вряд ли соберет. Вот сплетен – это сколько угодно, это пожалуйста. Но сплетни – дело земное, простое, низменное, малопривлекательное. Зачем ей сплетни?
– … Я тебе даже больше скажу, Наташенька! – перейдя на посвистывающий шепот, доверительно сообщила Алла Валерьяновна. – Нина Семеновна какой-то своей знакомой уже позвонила, и та знакомая еще кому-то звонила… В общем, завтра на это место человек придет. Вторым помощником Ивана Андреича будет. Хорошее место-то, ничего не скажешь… Сиди себе, дурака валяй, а деньги неплохие платят…
– Что, уже завтра? – снова неприятно удивилась Наташа. – Надо же, как быстро…
– Так я и говорю – расстаралась Нина Семеновна для Ивана Андреича! Она ведь ему дальней родственницей приходится, ты знаешь? Нины Семеновны двоюродный брат был женат на золовке его второй жены… Наташенька, что с тобой? Ты меня не слушаешь совсем! Тебе плохо, Наташенька? Ты побледнела вся…
Наташе и впрямь было нехорошо. И не сказать, что это «нехорошо» происходило от только что услышанных новостей – они были вовсе не страшными. Что-то происходило с нею изнутри неприятное: зашевелилась, подступила к горлу холодная тревога, совершенно беспричинная и оттого еще более тошнотворная. Пальцы, ухватившие чашку за витую тонкую ручку, вдруг задрожали, горячий чай выплеснулся на колени, и она подскочила со стула почти радостно – боль от ожога тут же и отогнала ледяное и мимолетное чувство, скользнувшее внутри острым лезвием. Да и повод появился улизнуть от этой дурацкой, спровоцированной ею же самой чайной церемонии.
– Ой! Какая же я неловкая, господи! Вы извините меня, Ал Валерьянна, я пойду… Что-то мне и впрямь нехорошо…
– А может, в обеденный перерыв пойдем погуляем вместе? А, Наташенька? Я тут недалеко шикарную кафешку знаю. Там и поговорим!
– Нет. Спасибо. К сожалению, обеденное время у меня занято. Как-нибудь в другой раз…
Войдя к себе, Наташа плюхнулась в кресло, хмыкнула весело – будет она на всякие пустяки обеденное время тратить! Как же! Разбежалась! В обеденное время можно вообще дверь закрыть и не бояться, что кто-нибудь ворвется и отвлечет от дела. Именно – дела! Настоящего! И пусть за дверью в этот обеденный перерыв суетится отвратительная псевдореальность с ее соглашениями о сотрудничестве, сплетнями, штатным расписанием, и пусть всё это будет чьей-то жизнью… Если занятие творчеством граничит с изгойством – пусть лучше будет изгойство. Добровольное. Она согласна.