Нет, ее жизнь была цветной буквально. В различные тона были окрашены голоса людей, звуки города, музыка. Мотор «тойоты» гудел сиреневым, мамин голос имел бархатистый оттенок абрикосового, лифт грохотал темно-коричневым, синица щебетала кукурузно-желтым. Летний дождь шелестел прозрачной бирюзой. Гром гремел малиновым. «Лакримоза» Моцарта представлялась фиолетово-синей, «Ямайская румба» Бенджамина – изумрудной, а «Минутный вальс» Шопена – аквамариновым…
Лизино появление в «Артиссимо», как всегда, было встречено радостными возгласами. За пару лет работы в дизайнерской фирме установились дружеские, почти семейные отношения. А Лиза была самой юной сотрудницей и – безусловно – самой талантливой. Ее здесь любили и ценили.
Сегодня в центре офиса (напоминающего голубую лагуну атолла – «Нет! нет! нет! – страстно вскричал директор Апогей Палыч. – Нам не нужен стандартный, безжизненный конторский интерьер, все эти унылые стеновые панели, коммерческий линолеум и подвесной потолок! Мы ведь творцы, гении, а не подмастерья из «Русского модерна»! Девочки, постарайтесь!» И девочки постарались. Даже перламутрово-голубые корпуса для мониторов делали на заказ, жалюзи-хамелеоны перфорировали вручную, а коллекцию стеклянных скульптур везли из Африки) на круглом вертящемся столе – словно из китайского ресторана – торжественно громоздился макет для банка «Антей».
Апогей Палыч застыл у макета в позе заинтересованного страуса, рядом изучала детали Лайма, тоже вытянув шею, как и директор.
– Уже принесли из мастерской! – обрадовалась Лиза и присоединилась к коллегам. – Прекрасно! Мне нравится! Чудесно! Только…
– А вам нравится? – произнесла Лайма, вопросительно поглядывая на Апогея.
– Грандиозно! – поддержал Лизу архитектор Родион (по прозвищу Аккордеон). Он всегда готов был поддерживать Лизу в любых ее заявлениях, рассуждениях и порывах. Еще более горячо он готов был поддерживать ее физически. – А красные креслица напоминают мне россыпь клубники на грядке. Съел бы их!
– Вот именно! – воскликнула Лиза. – Почему кресла красные?! Невероятно!
– Самодеятельность, – вздохнула Лайма. – Придется снова отправлять на доработку.
– А что? Ярко, – сказал Апогей Павлович. – Заметно.
– Для банковского холла чересчур. Мы ведь не бордель собираемся оформлять!
– Ну, возвращайте в мастерскую. Пусть переделывают.