– Морозов Михаил Яковлевич! – представился он инженеру эскадрильи Фисаку. – Начальник разведки полка. Вот устанавливаем фотооборудование…
Механики-фотоспециалисты монтировали внутри бомболюков стальные рамы. К ним они прикрепляли фотоаппараты. Появился рабочий из ремонтных мастерских и принялся выпиливать в створках центрального бомболюка большой круг. Я догадался: отверстие под объектив. Затем фотоспециалисты протянули электропроводку из бомболюка в кабину летчика. Там рядом с панелью приборов к имевшимся десяткам тумблеров прибавилось еще несколько – для включения фотоаппарата.
Механики работали весь день, но успели оборудовать всего два самолета. Майор сам проверял их работу и остался доволен. Фотоаппараты были настолько большими – чуть ли не с кухонную плиту, – что в центральном бомболюке совсем не осталось мест для подвески бомб. И это нас очень удивило.
– А чем же летчик будет бить фашистов? – спросили мы майора.
– Молодые, а забияки! – лукаво улыбнулся Морозов. – Вам бы только бомбы швырять. А ведь есть и другие задачи…
– Не понимаем, товарищ майор. Объясните!
– Много будете знать, скоро состаритесь! – И майор, загадочно улыбнувшись, натянул на лоб фуражку и удалился вместе с фотоспециалистами.
Первый день службы на аэродроме Монино запомнился навсегда. Инженер эскадрильи Петр Фисак появился неожиданно в нашей казарме на третьем этаже. Он был чем-то встревожен. Обвел нас усталым взглядом и сказал:
– Старшие сержанты Майстров и Вы. Как Ваша фамилия? – обратился он ко мне. – Так вот, вы двое пойдете в караул.
В караул, так в караул. Хотя обычно в караул посылали мотористов. Мы же, выпускники училища, по всем статьям были «старшие»: старшие сержанты по званию и старшие механики по должности. И приравнивались по служебному положению к кадровым техникам-лейтенантам. Мой тезка, розовощекий Майстров, резонно возразил:
– С чем пойдем в караул? С пистолетами?
Верно, нам только что выдали пистолеты, а мотористам – винтовки. И Майстров добавил тверже:
– В карауле стоят с карабинами.
– Возьмите винтовки у своих мотористов. Тут особый случай, – отрезал Фисак.
Инженер торопил нас одеваться, придирчиво оглядел наши шинели, целы ли пуговицы, блестят ли. Все было в ажуре. Боевая авиация, как мы вскоре убедились, требует высокой дисциплины. Она не признает муштры. Но удивительное дело: подтянутость, аккуратность, исполнительность – все, что мы усвоили в училище и называем воинской дисциплиной, продолжало жить в нас без понуканий начальников. Выходит, крепкие корни она пустила в нашем сознании. А ведь всего полгода мы были курсантами.