Перехватив ее взгляд, мужчина истолковал его по-своему:
– Зря ты так, рыба очень недурна.
– Я толстая! – выплюнула девушка сквозь зубы и подальше отодвинула от себя столовые приборы.
Мужчина, не меняя выражения лица и продолжая меланхолично орудовать вилкой, оценивающе покосился на стройный девичий стан и подтвердил:
– Ты совершенно права, дорогая!
Красавица фыркнула:
– Тристис, ну сколько можно издеваться? Это невыносимо! И я на самом деле поправилась – я же вижу!
Тристис Имаген, в прошлом весьма перспективный, а ныне опальный сыщик с громкой, но совершенно пустой должностью уполномоченного императора по особым расследованиям, склонил в легком поклоне голову, пряча улыбку.
Так сложилось, что оба, являясь гражданами Кордоса, по службе были отправлены в страну чародеев, причем каждый имел свои задачи. Они впервые встретились у самой границы около двух месяцев назад и с тех пор день за днем проводили в карете, колесившей по дорогам Широтона от города к городу.
Это была официальная маленькая делегация, так что не требовалось ни скрываться от оробосских властей, ни играть чужие роли. Можно было просто ехать и ехать к своей цели и почти ни о чем не думать. И это безумно скучно. Причем Тристис вполне примирился со своей участью, сутки напролет покачиваясь в такт неровностям дороги и без тени эмоций выглядывая в окошко. Пожалуй, только аура печали становилась вокруг него все гуще и гуще.
Корнелия же в силу более горячего нрава или меньшего опыта переносила это испытание тяжелее. И что плохого в том, что она решила чуть-чуть скрасить путь, влюбив в себя этого хмурого мужчину, который годился ей в отцы? Причем ключевым словом было именно «влюбить», а не «соблазнить». Небольшая эмоциональная встряска пошла бы ему только на пользу! Потому что дураку понятно: в его душе до сих пор болит какая-то старая рана, а исцеление здесь только одно – идти не оглядываясь дальше.
Увы, все сложилось совсем иначе. Имаген с удовольствием поддерживал беседу, отвернувшись от окна, отвечал на вопросы, улыбался. Поначалу. А в конце как-то так вышло, что он стал ехидно называть Корнелию то любимой, но ненаглядной, то еще как-нибудь в этом роде, однако смотрел при этом совсем не влюбленными глазами, нет! Его глаза смеялись, он подтрунивал над незадачливой девушкой. И это при том, что она была очень красива, явно нравилась ему и прекрасно умела пользоваться женскими чарами. Вот только почему-то не срабатывало: писать ей стихи Имаген до сих пор не начал.