Когда все было кончено, Арей выпрямился и, вытерев мокрое лицо, отбросил чужой клинок. Установившуюся тишину нарушал негромкий трущийся звук. Дархи, прикованные к своим хозяевам, бились на цепях, пытаясь отползти и спрятаться.
Мечник направился было к дархам, но, о чем-то вспомнив, вернулся и поднял с пола булаву. Орлиную голову он расплющил несколькими ударами о стену. Саму булаву сломал и, сложив обломки в кучу, поджег. Пламя, черное, бездымное, непроницаемое, липкое, как смола, не нуждалось в веществе для горения – истинное пламя, пылающее в трещинах на дне Нижнего Тартара.
Арей отодвинулся в дальний угол комнаты, отвернул лицо. Он не любил напрасного риска. Даже капля этого огня, попав на кожу, прожигает до кости. Когда спустя несколько секунд пламя опало, от булавы не осталось даже пепла.
– Вот и все! Теперь ты снова самый сильный! – сказал Арей своему мечу и занялся дархами.
По очереди сдергивая их с шей у наемников, Арей бережно, чтобы не смешать с эйдосами осколки, раскалывал дархи снятым с пояса Орла кинжалом и пересыпал трофеи в собственный дарх. На несколько секунд замирал с закрытыми глазами, ощущая сухое, палящее возбуждение, понятное только стражам мрака.
Так продолжалось долго. Даже четверть часа спустя Арей ползал на четвереньках и выбирал из осколков дархов последние высыпавшиеся эйдосы.
* * *
Металлические двери не скрипят – они повизгивают. Барон мрака резко обернулся, нашаривая лежащий на полу меч. На заглянувшего в комнату Корнелия уставились глаза зверя. В них не было выражения, блеска, колебания. Даже злости. Пустой, ясный, деловитый взгляд.
Корнелий, редко размышлявший о глобальном отличии света и мрака, впервые осознал, что такое разные плоскости мышления. Сострадание – качество, коренящееся в абсолютном свете и только от него приходящее. Если связь со светом нарушена, невозможно и сострадание. Оно оказывается вне системы нравственных координат – как сейчас Корнелий для Арея. Мечник шагнул к нему, рванул Корнелия за руку с флейтой и, точно морковку, продернув его в комнату, приставил к горлу клинок. Корнелий ощущал узкий холод на шее и не понимал: может, это уже порез? Может, он ранен?
– Я свой! – торопливо промямлил Корнелий, чувствуя, что его жизнь висит на волоске.
– Моих у света нет! – отрезал Арей, алчно разглядывая крылья на шее у Корнелия.