Если остановиться на самой высокой точке города, можно почувствовать, как дышит земля: тебя словно по волнам бросает от одного чувства к другому, и казавшийся некогда таким завораживающим, теплым и волшебным становится родным, настоящим и горячим твоему сердцу. Сухуми – город, сотканный из разных нитей, национальностей, культур и вкусов. Сухуми – словно ограненный бриллиант, нанизанный на Черное море и величественно украшающий планету. И, знаете, если у Бога есть своя резиденция на земле, то думается мне, что именно у Черного моря Бог живет круглый год…
Мне было совсем немного лет, когда случилась очередная бомбежка. Помню, как мама схватила меня и бросилась в угол. Она прижала меня к груди так крепко, что у меня на секунду перехватило дыхание, и я стала вырываться. Тогда мама слегка отпустила объятия и стала гладить меня по голове. Выстрелы стихли, а на второй этаж вбежала бабушка с криком: «Майко». В тот день мама должна была быть на работе, но ее отпустили, поэтому она вернулась раньше обычного и пробралась на второй этаж так, что никто из домочадцев – бабушка, дедушка и пару соседей – не видели маму. Поэтому все думали, что на втором этаже я нахожусь одна в своей кроватке, играя с игрушками. Когда бабушка увидела маму, она успокоилась. В тот момент они решили, что мне пора покидать город. Это был сентябрь 1992 года. Мое детское восприятие некогда прекрасного и светлого города сводилось к одному – море и чайки. К двум годам я уже очень хорошо говорила на грузинском языке и знала фразы из русского. Помню, когда мама из очередной поездки в Чехословакию привезла мне фартучек с подсолнухами, то три дня я спала в нем. И на улице местным соседям пыталась объяснить: «Это чеми партуки» («это мой фартук»), – говорила я, объединив два языка воедино. В этом фартучке я любила гулять до набережной и обратно только с дедушкой, который многозначительно брал мою маленькую руку и проводил вдоль зарослей магнолии. Он рассказывал мне философские трактаты, которые мне были до ужаса интересны. А дедушка думал, что он просто заполняет пустоту нашего похода до моря и обратно. Я никогда не смогу забыть, как он удивился, когда я вдруг спросила его: «Дедушка, а как Кант описал бы море?».
Дедушка посмотрел на меня многозначительным взглядом; удивление, переплетенное с гордостью, рассеяло мой вопрос, он поднял меня на руки и крепко обнял. Кажется, что его никогда никто так внимательно не слушал, как я в тот момент. А мне было очень интересно, что же скажет о море этот странный непонятный Кант. Дедушка мне так и не ответил на этот вопрос, и я до сих пор думаю, что бы сказал Кант про море в Сухуми. Наши прогулки всегда заканчивались покупкой мне мороженого, а дедушке – пива. Он брал с меня слово, что я никому не расскажу, что он пил пиво. Я кивала головой и чувствовала себя самой счастливой в тот момент. Эта маленькая тайна, которая объединяла нас с дедушкой, делала нас особенными друг для друга.