– Ох, батюшки, что ж делаеца! – причитала баб Маня, вытаскивая из печи горшок, наполненный вкусной пшённой кашей.
Бабкин дед Матвей и сторож Игорыч, только посмеивались в усы над пугливой старухой, что то и дело вздрагивала от каждого раската.
– Ты это, кашу на стол уж поставь-то! – ухмыльнулся дед Матвей и погладил рукой седую бороду. – А то не ровен час разобьёшь, да каша провалится в царствие подземное.
– Тьфу на тебя, – в сердцах бросила бабка, – накаркаешь! – но горшок осторожно поставила на стол да деревянные расписные ложки разложила по кругу.
– Хозяюшка, не ругайси, – пошёл на мировую Игорыч. – Мы ж не со зла! – важно подтвердил он, окидывая голодным взглядом вкусно пахнущую кашу.
– Приступим, – сказал дед Матвей, опуская ложку в горшок.
– Хошь историю расскажу? – с набитым ртом предложил Игорыч.
– Нет, – махнула на него полотенцем баб Маня, – ещё набрешешь!
– Так это когда было-то! – защищаясь ложкой, возмутился он. – Дык я пьяный был. Не хотишь – дело твоё!
– Ты что на бабу-то смотришь! – стукнул ложкой по столу дед Матвей. – Сказывай, время-то не тяни.
Игорыч облизал со всех сторон ложку, грустно посмотрел на опустевший горшок. Баб Маня вздохнув, достала стопку свежих блинов с крынкой сметаны. А дед Матвей – бутыль, заполненную до краёв мутной жидкостью, со стаканами.
– Дело было, как говорица, ещё тогда, когда я жил в соседней деревне. Смотрел за домом помещика. Он на завтра хотел деревенских домой пригласить…
– Когда это было-то? – возмутилась бабка. – Как пить дать брешешь!
– Цыц, бабка, не перебивай! – прикрикнул на неё дед Матвей, что уже разливал брагу.
Игорыч важно выпрямился, одёрнул рубаху и, рукавом вытерев рот и усы, продолжил историю сказывать:
– Там картины всякие в рамах позолоченных с города привезли. Помещик местный решил культуру в деревне поднимать, чтоб народ не шибко на него жаловался. Стою, смотрю на природу нарисованную и барышень в пышных платьях. А по центру комнаты на столе круглом чёрном с одной толстой ножкой прикрытая белой тряпкой возвышалась самая огромная картина.
Мне помещик и говорит: «Ты, Игорыч, под покрывало не заглядывай. Не надо тебе этого. Эта картина несчастливая. Пока довёз, пять раз пожалел, что согласился взять её в коллекцию!» Я-то сразу смекнул, что дело с картиной нечисто, хоть и не понял, что за коллекция така. Я, как полагается, в церковь сходил, свечку взял, под вечер её зажёг, молитву почитал. И спокойно лёг в своём закутке подремать до утра. Работа-то нехитрая. Кто ж из деревни в дом картины воровать полезет? Смехота да и только!