Ариго тщательно, не пропустив ни единой закорючки, изучил все три послания, но перечесть смог лишь письмо родича. Главное было там. То есть главное было сказано Вольфгангом и даже запито, и главное же было расписано Арлеттой от начала и до конца…
– Мой генерал, я хотел доложить о состоянии полка после похода, но, видимо, сейчас не время?
– Леворукий его знает… Я выпил и плохо соображаю, а у вас с Гирке вечно все в порядке… Давно хотел спросить о… о моей сестре. Вы ведь ее знали.
– Я бывал при дворе и несколько раз удостаивался аудиенции.
– Что вы о ней думаете?
– Простите?
Болван! Не Придд – он сам. Валентин, тот умница, но даже умницы мысли не читают.
– Валентин, у меня была сестра… В последний раз я видел ее девчушкой, а она стала королевой. Я писал, она не отвечала. Она писала, я не отвечал, а теперь… Ровно месяц… Двадцатого Весенних Молний ее убили. Зарезали. Какой она была, раздери тебя кошки?! Какой?!
– Ее величество убита? – Сел. Без спроса… Сидит и смотрит. Вольфганг смотрел, этот туда же.
– Язык проглотил?
– Я не могу сказать о ее величестве ни единого дурного слова.
Дальше дороги нет, даже если не знать о допросах, но Ойген раскопал и это. Подтверди тогда еще граф Васспард и герцогиня Придд то, что хотели дознаватели, Катарина до бегства Манриков не дожила бы, но сын и мать молчали.
– Здесь тебе не Багерлее! Тебя никто не просит выдумывать гадости, но ты ее знал, а я нет! Расскажи…
– Ее величество пять раз удостаивала меня аудиенции наедине до своего заключения и один раз – между бегством временщиков и мятежом Рокслеев. Ее величество была другом моего покойного брата. Юстиниан беспокоился о ней, даже… когда он приходил последний раз. Я счел своим долгом предложить ее величеству свою службу, но она только однажды попросила меня об услуге. Я должен был передать письмо герцогу Окделлу. Я передал.
Окделл ее и убил… Тот самый Окделл, которого собрался уговаривать малыш Арно. Все повторяется. Все, кроме убитых. Близкие или нет, они уходят навсегда!
– Выпьешь?
– Мой генерал, разрешите выразить вам…
– К Леворукому! Я сестру не знал, и я был в обидах, будто какой-нибудь корнет! Меня вышвырнули из дому, как последнего поганца. Катарине тогда было… Закатные твари, опять забыл!.. Забыл, а сам хотел, чтобы она меня помнила и мне верила! Когда меня у Языка прихватило, думал, ты ей расскажешь про мою доблесть… Чтобы она заплакала. Точно, корнет! Ты бы до такого не докатился… полковник!