Решив немного передохнуть, детектив оторвался от этой мелкой, скрупулёзной работы, сумев сдержать порыв порвать все только что заполненные им бумаги в клочья, и только теперь обратил внимание на газету местной редакции, лежащую на краю его стола. На первой полосе было напечатано официальное заявление Фьюза по делу ночного убийства. Роунс едва потянулся за газетой, намереваясь ознакомиться со статьёй – ему было интересно, что же сказал сам Фьюз журналистам, не сболтнул ли лишнего, – как вдруг тишину кабинета Роунса нарушил звонок его служебного телефона.
– Детектив Роунс, слушаю.
– Здравствуйте, детектив. Я звоню из городской больницы. По поводу пациента, поступившего к нам прошлой ночью. Меня попросили передать вам, что он готов поговорить.
– Понял, спасибо, – коротко ответил Роунс и положил трубку.
Привычным движением он посмотрел на свои часы. Стрелки показывали час дня. А патологоанатому Шоу он обещал, что заедет в районе одиннадцати. Не надо быть профессиональным детективом, чтобы не заметить образовавшуюся неувязочку во времени.
– Чёрт, грёбаный дебил! – Роунс схватил свою тяжёлую кожаную куртку со спинки кресла и, напяливая её на ходу, бросил секретарше Фьюза, что он отъедет по делу о «ночном убийстве».
Роунс старался ехать на пределе разрешённой скорости, хотя несколько раз в местах, в которых он был уверен, что там нет патрульных, он её превышал, и превышал немало. Рик не был лихачом, как и не был паинькой в вождении. Но сейчас он хотел как можно скорее попасть в морг (не в роли клиента, разумеется). И при этом ему не хотелось нарваться на патрульных – привлечение лишнего внимания к своей персоне было бы совершенно некстати, особенно если о чём-нибудь таком пронюхают журналисты, парочка которых сидели в приёмной в участке и кинулись коршуном на детектива, который мастерски ускользнул от них, спрятавшись в своём фордике. Почему он так спешил – Роунс не мог объяснить даже сам себе. Конечно, морг не сгорит в синем пламени, а доктор Шоу, зная его, скорее всего, даже и не заметит опоздания. Но необъяснимый адреналин пульсировал по его телу. Рик чувствовал, что он словно хищник, несущийся за преступником, ставшим теперь уже жертвой. Его жертвой. Где-то в глубине души это пуга`ло детектива – он слышал мнения некоторых психологов о том, что люди делятся на три категории: «овцы», «сторожевые собаки» и «волки». «Овцы» – обычные люди, для которых зло и агрессия – это нечто отталкивающее, мерзкое и тёмное, совершенно несвойственное им. Они знают о его существовании, боятся зла, но надеются, что никогда не столкнутся с ним, особенно в воплощении «волков». «Волки» – это агрессоры, которые питаются слабостью «овец», да и ими самими в придачу. «Сторожевые собаки» – природа их характера заключается в том, чтобы быть щитом между «овцами» и «волками». В эту категорию попадают люди, начиная от тех, кто отпугнёт гопников на улице, пристающих к прохожему и заканчивая полицейскими, которые борются с преступностью. Роунс был весьма доволен тем, что с чистой совестью мог отнести себя к «сторожевым псам»… во всяком случае, большую часть времени. Бывали моменты, когда на допросах он заигрывался, чувствуя свою власть, и потом, уже много позже, когда кровь в нём переставала кипеть, он анализировал это, и ему становилось по-настоящему страшно. Страшно оттого, что те же самые психологи уверяли, что «волки» и «сторожевые собаки» мало чем отличаются. Они словно две прямые, проведённые из одной точки, но ведущие в разные стороны, как автомобильная автострада. В любом случае – и те, и те тянутся к агрессии, направляя её лишь только в разные русла, что и создаёт отличие между ними. Но как не ошибиться, как быть уверенным, что ты едешь в нужную сторону? Что ты не свернул где-нибудь по пути или же не ошибся направлением изначально? К тому же есть мнения, что многое зависит от детства – пережитое насилие в детские годы или серьёзные психологические травмы могут привести к тому, что вместо нормального человека вырастет зверь.