— Дело твое, склаф. — Он пожал плечами. — Но кому нужен
такой тощий трэлл? Покарай меня Один, если сопляк доживет до
зимы!
— Не поминай Всеотца без надобности, Сигурд, — прогудел
чей-то зычный бас.
Заросли затрещали, расступаясь, и к нам вышел главарь
викингов — тот самый здоровяк в тяжелых доспехах, чей крик заставил
меня вскочить с мокрого песка и броситься вперед.
Выглядел он внушительно. Не такой высоченный, как Сигурд и
Хроки, но куда шире обоих — и, пожалуй, постарше, лет сорок-сорок
пять. Грубая кованая броня увеличивала и без того могучую фигуру
чуть ли не вдвое, да и весила, судя по всему, немало — двигался
меднобородый викинг неторопливо. Его оружие и доспехи покрывала
кровь, но сам он, похоже, не пострадал.
— Да, мой тэн. — Сигурд почтительно склонил голову. — Склаф
честно одержал победу — ему и выбирать, как поступить с
пленником.
— Пусть живет... пока. — Я прицепил оружие обратно на пояс.
— Потом решим, что с ним делать.
Милосердие или кровь: задание
выполнено.
Вы сохранили жизнь пленнику.
Теперь его судьба в ваших руках. Вы получаете 250 очков
опыта.
— Убирать дерьмо за детишками островитян? — Пленник
презрительно ухмыльнулся. — Лучше уж топор. Я не стану твоим рабом,
северянин.
— Я склаф, — автоматически поправил я.
— Варвар с севера, варвар с востока. — Пленник пожал
плечами. — Все едино. Хуже вас только святоши Двуединого.
— Святоши?
— Я знаю, зачем вы здесь. Монастырь — вот ваша цель. Хотел
бы я посмотреть, как вы выпустите кишки епископу и его шайке, —
вздохнул пленник. — Если вас самих там не прикончат. Путь через
ворота вряд ли будет простым.
— Похоже, ты их любишь не больше нашего. — В голосе Сигурда
прорезалось сочувствие. — Зачем сражался?
— Почитаешь Старых богов — костер. Отказываешься подчиняться
наместнику — виселица. — Пленник равнодушно улыбнулся. — Не
слушаешь старосту — кнут. Топор северянина ничем не хуже.
Я потер колючий подбородок. Одна мысль не давала мне покоя —
вот только никак не получалось ухватить ее за хвост.
— Ты сказал — путь через ворота не будет простым... — Я
сложил руки на груди. — Значит, есть и другой?