Мы посидели еще часик и поболтали: поговорили обо всем и ни о чем. Я видела, что краем глаза Динка смотрит на часы. И тогда я пронзительно поняла, что наша дружба входит в другое измерение, что у Динки теперь – своя жизнь: размеренно-семейная, с Мишкой, Даней и Сеней. Они сделали УЗИ и уже выбрали имя для малыша. Мне в этой жизни места нет, как бы я ни хорохорилась. Дружба – это сообщество равных и заговор против всех остальных. Но наше равенство пошатнулось, и я в глазах Динки – существо, которое надо жалеть. Раз уж я не замужем.
Сколько раз я сталкивалась с тем, что стоит мне завести знакомство с замужней женщиной, как первый ее вопрос о том, есть ли у меня муж, семья, ставил меня в тупик. Но потом я поняла: это водораздел, здесь проходит граница мира.
Незамужние женщины – как каста прокаженных. Их избегают и боятся. И жалеют. И это было для меня ненавистней всего – жалость людей, которых я презирала. И вообще жалость для меня как нож по сердцу. Еще давно я поклялась, что никто и никогда не будет меня жалеть, я просто не позволю этого.
Я сильная независимая женщина, и почему я должна считать себя человеком низшего сорта? По какому праву? И кто это решил?..
Ты же справишься, шептала я бессонными ночами, глядя в потолок. Ты сильная. Ты должна справиться. Динка не виновата, что ей всю жизнь хотелось иметь семью. Это было ее манией, пунктиком.
С Динкой мы виделись все реже и реже. Звонки становились все короче и необязательней. Простая перекличка между двумя мирами-галактиками из серии: «Как дела и что делаешь»… Динка стремительно отдалялась, а я по-прежнему вращалась на своей орбите и не собиралась с нее сходить. За последний год мы виделись вообще раз шесть-семь, и это не вызвало у нас никакого удивления. Наверное, мы обе уже в душе смирились с существующим порядком вещей, установленным не нами и не сегодня. Каждый должен пастись среди своих и в своем стаде. Замужние с замужними, одинокие с одинокими…
К тому же Мишка меня сразу невзлюбил, с первого взгляда. Он сразу распознал во мне своего врага: кожей, нюхом, звериным чутьем. Для него, самца с самомнением, я была настоящим врагом, который мог подвигнуть его домашнюю курицу на бунт и на сопротивление. Он понял все правильно. Вот только Динка бунтовать не собиралась; ее устраивала собственная жизнь, больше похожая на медленное умирание. Но это была моя точка зрения, не совпадающая с мнением большинства. И я не собиралась ее никому навязывать.