Распахнув главную дверь, Анри прошёл в просторную гостиную, залитую ярким обеденным светом. С портрета на противоположной стене на него смотрели улыбающиеся члены семьи Леро ещё в полном составе.
В центре картины возвышался величавый отец семейства в строгом тёмно-красном костюме-тройке, дополненном классической черной бабочкой. Он держал за плечи своих старших наследников: восьмилетнего Томаса, наряженного в тёмно-синий атласный костюм и элегантную чёрную рубашку со стального цвета галстуком, и двенадцатилетнего Анри с аккуратно уложенной, чуть длинноватой копной тёмных волос. На нем был тёмно-зелёный костюм-тройка в чёрную полоску, такая же чёрная рубашка, как и на Томасе, и витиеватый тёмно-зелёный галстук. Справа от отца стоял их дядя Жак в тёмно-вишнёвом костюме с жилетом. В центре картины сидела прекрасная белокурая мама мальчиков – мадам Мария Леро в небесно-голубом платье и бордовых туфлях-лодочках. На руках она бережно держала светловолосого малыша Жюля, одетого в тёмно-коричневый костюм и крепко сжимающего в руках фигурку шахматного слона.
– Тик… Тик… – Анри с грустью оторвал взгляд от картины и посмотрел на часы. Без пяти минут три. Он перевёл взгляд на лестницу, туда, где, по словам Жюля, его всё еще ждёт его детская комната.
С лёгкостью преодолев два этажа, Анри привычно поплёлся в конец коридора, как будто и не было этих девятнадцати лет.
Память тела – великая вещь. Анри часто сожалел, что данное явление не распространяется на прочие сферы. За долгие годы жизни у тёти Селены в Гонконге, а потом и после переезда несколько лет назад в Гуанчжоу он так и не смог выучить мандарин. Не то чтобы это было первое, что Анри не мог зачислить в число своих побед, но на должном уровне он говорил и на латыни, и немного понимал японский с корейским, но вот китайский… Анри поморщился. Обучение китайскому во многом напоминало ему прыжок веры: ты несколько лет усердно молишься, молишься и ждёшь чуда, которое, как говорили его друзья-переводчики, приходит не ко всем и только через два-три года обучения. То ли молился он плоховато, то ли веры в нем было недостаточно, то ли камнем преткновения стал основной корень зла – знание английского языка.
– Знание английского всегда развращает, когда можно обойтись английским, – отметил он, наконец-то дойдя до конца коридора и открыв дверь в свою комнату.