И снова, громче и настойчивее:
– Что ты делаешь?
Так все и происходит в переломные моменты во всех этих книжках, верно? Голос приходит из ниоткуда и говорит протагонисту, что он должен все изменить. Возможно, это глас божий, или голос его мертвой матери, или, не знаю, голос Святочного духа Прошлых лет, но это всегда какой-то голос.
Я, естественно, никогда не верила в подобные штуки. Мне, как и всем, казалось, что это выдумка для придания повествованию мелодраматизма, но оказалось, что это правда. Иногда все настолько хреново, что начинаешь слышать голоса.
Это продолжалось месяцами. Они будили меня посреди ночи, заставляли садиться на кровати с бешено стучащим сердцем и выли:
– Что ты делаешь? Что ты делаешь?
Я старалась игнорировать их до последнего. Возвращалась ко сну, к работе или к выпивке. Но с течением времени стало все сложнее отгонять от себя чувство, что со мной что-то не так. Я не имела понятия, что делать со своей жизнью, и она дала трещину. Мне стало сложнее улыбаться, а слезы, которые обычно не покидали стен моей спальни, теперь выступали на глазах и в пабе, и в офисе, и в гостях у друзей, пока не превратили меня в ту самую подружку невесты, что весь вечер мечется между пьяными танцами под Single Ladies Бейонсе и рыданиями в туалете.
Я всегда боялась стать одной из них. И вот это произошло.
Телефон зазвонил на четвертом часу моего похмелья с «Семейкой Кардашьян». Я еще даже не умывалась.
Звонила моя сестра Шейла.
– Чем занята? – спросила она.
Ее голос звенел свежестью: она шла по улице.
– Ничем, у меня похмелье. А ты?
– Только что из спортзала, иду на бранч.
– Круто.
– Судя по твоему голосу, все совсем плохо.
– Не плохо! Просто похмелье.
– Так иди погуляй, всегда помогает.
– Там дождь, – сказала я.
Это было неправдой, но Шейла не могла об этом знать. Она жила в Нью-Йорке, в своей классной квартире, со своей классной работой, классными друзьями и их классными бранчами. Я представила, как она идет вниз по Манхэттену, вся такая чистенькая и энергичная после занятий, ее дорогущие осветленные прядки блестят на солнце.
– Так и будешь валяться весь день? – спросила она с отвратительным осуждением в голосе.
– Не знаю. День почти закончился, 4 вечера.
– Ты в порядке?
– Да, просто устала.
– Ну ладно, тогда отдыхай.
Я была готова повесить трубку, оставить ее наедине со своей прекрасной жизнью и продолжить свой спуск в пучину отчаяния и жалости к себе в одиночку, но вместо этого расплакалась.