– Ты в курсе, что ты вымазала мою единственную рубашку? – спросил он совершенно серьезно, подавив, наконец, желание смеяться.
Лилайна еще выше подняла брови, жалобно изогнув их резким углом, посмотрела на рубашку, потом на свои руки, потом на мужчину, сидевшего рядом в одних штанах.
– Прости, – прошептала она робко. – Я не хотела.
– Я знаю, – ответил Антракс, улыбаясь, а потом ткнул ее грязной рукой в кончик носа. – Иди отмывайся, птичка моя.
Радуясь, что ей, наконец, можно отойти и отмыться, она спешно побежала к реке отмывать руки. Она очень боялась показаться мужу трусихой. Ей всегда казалось, что она смелая, что может ему соответствовать, но, погружая пальцы в воду, понимала, что те нервно дрожат.
– Кстати, раз уж ты ее вымазала, попробуй отстирать, – серьезным тоном сообщил Антракс, не глядя на жену.
Лилайна даже сглотнула от этого заявления. Ей действительно было стыдно, но что вещи вообще стирают – было для нее чем-то загадочным. Всю ее жизнь красивые наряды появлялись в ее покоях словно по волшебству.
Покусывая губы и не поднимая глаз, она осторожно отмыла руки и шагнула к кусту, где оставила платье. Одевшись, она, все так же боясь посмотреть на мужа, поспешила к воде, глядя на грубую ткань сероватой рубашки. Ее одежда явно была дороже его собственной.
– Как ты все-таки решился вот так путешествовать? – спросила она, опуская рубашку в воду.
– Сейчас? Не знаю, думаю, ты дурно на меня влияешь, – совершенно серьезно ответил мужчина.
Лилайна невольно хихикнула.
– Нет, я имею в виду тот первый раз, когда ты ушел в путешествие. Не представляю, как такая идея могла прийти в голову. Ты же принц Эштара, у тебя было все, но переодеться простым лекарем, назваться авелонским именем и… почему?
Она не видела мужчину, но его молчание показалось ей недобрым, но когда она уже была готова обернуться, он спокойно заговорил:
– Я был избалованным ребенком, и Фу-Диен мне часто говорил, что я жизни не знаю; а я злился, мол, какого он говорит это мне, после всего, что со мной случилось? У меня случались подростковые приступы неоцененного величия. Однажды, когда он рассказывал очередную поучительную историю о своем путешествии, я заявил, что нечего меня учить, я все понимаю в жизни и сам могу вот так сходить куда угодно, мой отец позволял мне любые безумства.