* * *
…Смекалистый племяш Бровыки,
двенадцатилетний Гринька, не спал этой ночью. Как только набожное
бормотание бабки, молившейся на ночь, сменилось куда менее
благозвучным храпом, он кубарем скатился с полатей и выскочил в
окно, не доверяя скрипучим дверным петлям. Ему очень хотелось
посмотреть, как же ведьма будет ловить шкодника на дядькином
заводе.
Под окном Гриньку встретил Кодка,
закадычный друг и шкодник почище всех нечистых духов, вместе
взятых.
– Заливает, поди, ведьма! –
шепнул Кодка, когда мальчишки наперегонки мчались к
заводику. – Упьется пивом задарма и будет дрыхнуть всю ночь, а
утром скажет, мол, до того наколдовалась и уморилась, что упала
замертво и едва к рассвету очухалась.
– Давай мы ей какую‑нибудь
пакость подстроим? – предложил Гринька.
– Эге! Вымажем, сонной, всю
морду дегтем, да еще пером сверху присыплем. Вот веселья поутру
будет!
– Где только их взять, перо да
деготь? – вздохнул мальчишка.
– Экий ты чудила! Перо я загодя
у тятьки из подушки надергал. А дегтя сейчас из ведерка у кузни
зачерпнем.
– Ну ты даешь! – восхитился
Гринька.
– А то! – важно откликнулся
Кодка.
Хихикая, мальчишки приоткрыли дверь,
просунули в нее свои хитрые чумазые мордашки… и оцепенели.
О ужас!
То, что они увидели, навсегда
оставило след во впечатлительном детском разуме. Да привидься им
подобный кошмар во сне, на теплой печи родной хаты, и то, обливаясь
холодным потом, побежали бы прятаться к мамке под одеяло!
Ведьма, завывая и улюлюкая, как тот
леший, носилась по потолку и стенам в обрамлении ярких огней!
Мальчишки хором завопили,
развернулись и задали стрекача, подгоняемые свистом ветра в
ушах.
Больше они никогда не смеялись над
ведьмами. И даже говорили о них не иначе как шепотом и с
оглядкой…
* * *
…Шушь начал уставать. Его движения
замедлились, рывки ослабели, пока, вконец обессилев, он не свалился
на пол. Мы полежали рядышком, с ненавистью глядя друг на друга и
тяжело дыша.
Я так и не выпустила мохнатого
хвоста, и он неожиданно стал таять в моей ладони – шушь
окончательно пал духом и принял свой естественный облик. Кряхтя и
потирая свободной рукой ушибленные места, я встала на колени, без
труда удерживая на весу существо размером с кошку, покрытое черной
шелковистой шерстью.
Висящий на хвосте шушь повел
растопыренными лапками и жалобно, по‑кошачьи противно завыл на
одной ноте, тараща на меня непропорционально огромные желтые глаза
с зеленым ободком вокруг зрачка.