Графен взял девочку под мышки и снял с крюка. И тогда она застонала – тихо-тихо. Александр чуть не выронил её от неожиданности, но осознав, что ребёнок жив, не стал медлить. Скинув с ближайшего стола всё лишнее, он уложил девочку на холодный сырой пластик и, вытащив из медицинского подсумка чудо-пластырь, запечатал им рану.
Девочка открыла небесно-голубые глаза, окружённые густыми ресницами. Обветренные губы прошептали «пить», и Графен напоил девочку из фляжки.
– Так холодно, – прошептала она, и Александр, достав из подсумка химическую грелку, подложил ей под бок.
– Как тебя зовут? – спросил он. Так его учили: в критической ситуации имя – это ключ к общению.
– Олеся, – ответила девочка слабым голосом.
– Откуда ты, Олеся? – спросил он.
– Луночарский сто двенадцать, – прозвучало как название какой-нибудь мелкой агрофермы или горняцкой станции, коих в округе было без счёта – Кидония была плотно заселена.
– Как ты попала сюда?
– Драконы напали. Убили маму, папу, брата… – девочка всхлипнула и протянула к Графену руки, словно хотела прижаться к нему. Он наклонился, и она обняла его голову.
– Как тебя зовут? – спросила она, и он ответил:
– Александр.
– Вот ты и попался, дебил! – сказала Олеся, а потом стиснула его голову так, что захрустели шейные позвонки. Графен попытался оторвать её от себя, но тут через его мозг прошёл электрически разряд. Он обмяк и повалился на пол. Девочка оказалась сверху. Свирепо скалясь, она прорычала:
– Александр Графен, дважды герой России, убийца драконов… Ты и вправду такой дремучий идиот, каким тебя показывают в наших сериалах? Ничего, сейчас я это исправлю!
Она притянула его лицо к своему. Её глаза больше не были цвета неба. Они были блестящими, как фольга, с вертикальным зрачком. Это были глаза серебряного дракона. Девочка впилась в его губы – её детское тело, теперь налившееся невероятной силой, вздрогнуло в рвотном позыве, и что-то густое, с металлическим привкусом, потекло ему в глотку, обжигая слизистую. Графен дёрнулся, но новый удар тока потряс его, заставив вытянуться. Мерзкая жижа втекала в него, казалось, бесконечно, но он, преодолевая боль и онемение, собрал силы, чтобы садануть дракона по голове – один раз, другой. Каким-то чудом он прервал этот извращённый поцелуй-кормление, столкнув её с себя – сначала коленями, потом ногами. Она рвалась к нему, истекая из пасти серебристой рвотой – с отрешённой яростью, словно это было ритуалом, который нельзя прерывать, а потом внутри Графена что-то вспыхнуло, испепелив разум, и он исчез в темноте, которая длилась тысячу лет и одно мгновение…