Канонада на востоке с каждым днем
становилась громче, заполняя собой все небо. И по небу этому летели
самолеты с красными звездами на крыльях — много, днем и ночью. Они
летели бомбить Пиллау.
Накануне Женьку, вместе с другими
остарбайтерами, забрали на работы в поместье херра барона.
Прошло три года с тех пор, как
Женьку, гостившего на каникулах у родственников матери под
Харьковом и попавшего под оккупацию, немцы, вместе с толпой других
мальчишек и девчонок, вывели из кинотеатра, погрузили в вагоны и
отправили в Германию.
За это время он стал совсем взрослым.
Худой, высокий, чуть сутулый, с жесткой линией рта, крепкий и
жилистый от тяжелой деревенской работы, он выглядел куда старше
своих четырнадцати. Лишь большие голубые глаза оставались ясными,
как у ребенка.
Он уже очень прилично говорил
по-немецки. В деревне, куда остарбайтеры ходили по воскресеньям, с
удовольствием вырываясь из своего барака на двадцать человек, на
него с интересом поглядывали местные молоденькие фройляйн. Их можно
было понять — немецких парней неуклонно перемалывали фронты. А
жизнь шла. Девчонок не останавливал даже риск — за связь с парнем,
носившим белую нашивку с надписью «OST» их могли выставить к
позорному столбу. Ну а унтерменша отправили бы в концлагерь. Однако
в сельской местности нравы были гораздо свободнее и мягче.
В общем, хорошенькая
шестнадцатилетняя Моника уже много раз уединялась с Женькой то в
соседнем леске, то на сеновале.
Ему было это приятно, но особого
восторга он не ощущал. У него была тайна, которая доставляла куда
большую радость, чем общение с девушкой. Тайна эта сопровождала его
всегда, но в эти годы неволи она одна давала ему силы выжить. Все,
кто общался с ним — и братья по несчастью, угнанные из СССР, и
двусмысленные галичане с поляками, и даже немцы подсознательно
чувствовали в нем что-то непонятное и... не то чтобы сторонились
его, но обходись с ним с какой-то боязливой осторожностью.
Несколько раз он руками лечил всякие
хвори у товарищей по бараку. Он не помнил, когда в нем появилась
эта способность — точно, уже после удара по голове и больницы.
Просто знал, что, если положит на стонущего человека руки, тому
станет легче. И делал так, не особо задумываясь ни о природе своей
способности, ни о том, что эти случаи заставляют окружающих людей
смотреть на него иначе, чем на всех прочих.