В семье не было отца, и я
заменял его брату в силу своих глупых уличных понятий. Я дал
попробовать Ярику первую сигарету, первый бокал вина, первых
пи****ей за хвастовство братом. И когда он впервые блевал, держал
его над толчком. Учил когда нужно бить, а когда бежать. И не надо
гнать, что отступают только трусы. Мол, герой — он без страха и
упрека. Кто так говорит, либо вырос у телевизора под сисей мамы,
либо компенсирует комплексы.
В пятнадцать лет Яр подошел ко
мне и, волнуясь, как восьмиклассница при виде члена, попросил
задержаться в институте. Я все понял. Понял и ободряюще похлопал по
плечу, протянул початую пачку контрацептивов и заржал. Все-таки
брат есть брат. Вчера этот шкет прятал порнуху в папке «реферат» и
вот, сбрив первый пушок на лице, он приводит на расшатанный диван
девушку. Как я мог упустить такой шанс подколоть брата?
Ярик, как правильный,
подготовился: купил бутылку вина, вылил на себя половину моего
одеколона, даже нарвал цветов на какой-то клумбе. Он думал, что
Настя — его первая и единственная любовь. Наивный идеалист, каким
можно быть только в пятнадцать лет.
Я, как неправильный, уже знал
Настю. Впрочем, как и ее маму. Промотивировал няшу-стесняшу хорошей
косметикой и бутылкой мадеры, для настроения. И пока Ярик
погружался на скрипучем диване в таинства любви, я двумя этажами
выше помогал маме Насти почувствовать себя вновь желанной и
молодой. Пока дядя Гена не вернулся с работы.
И все-таки, как оказалось, я
был для него примером. Хоть и не согласен с его выбором на кого
равняться. По моим стопам он пошел в армию. После армии, по
наставлению матери, восстановился в институте. В отличие от меня,
после «срочки» малой подписал контракт и остался в доблестной, но
бардачной армии. У него был талант не только «копать отсюда и до
обеда», но и руководить теми, кто копает. Южный и Северный Кавказ,
Сирия, Ирак, Сомали, потом Кения и опять Сомали. А я после армии
вернулся в университет. Да-да, стандартный
«Из-него-ничего-дельного-не-получится», почти родной нашему
участковому, я выбрал своей стезей учить детей.
И вроде жизнь устаканилась,
работа приносила какой-никакой доход, можно было уже подумать о
завтрашнем дне, как из Москвы прилетело «письмо
счастья».
***
В этом лесу не раздавался шум
листвы. Ни один дровосек, плотник или бондарь не рисковал ступать
под тень тысячелетних исполинов. Железный лес — место последнего
прорыва — не терпел смертных. Да и не смертных принимал редко. Но
сегодня марь вечных исполинов была рада нежданным посетителям. По
ушам, с размерностью пещерной капели, бил звон полдюжины зубил и
редкие хрипы еще живого существа.