Этот был бессознательным, глубинным, страхом животного, которым человек, несмотря на все его интеллектуальные потуги, оставался всегда. Его не выкопать – он слишком глубоко. Страх смерти. Но есть в человеке одно качество, которое способно победить и этот страх – неистребимая любознательность, неумолимо волочащая нас за шкирку вперед, к открытиям, к познанию и изменению мира, к поискам истины или еще чего-то, чего мы и сами себе объяснить не можем… Тяга к вечному движению – отличает нас от всех других существ.
А еще любопытство – это крючок, на который нас ловит некто невидимый для своих неведомых целей. Куда оно обычно заводит? Чаще к страданиям. Обычный расклад. Стремимся к счастью – получаем страдания, хотим как лучше, а выходит как всегда. Догадываемся, что так оно и будет, только вот сделать с собою ничего не можем.
Как начиналось, как развивалось и чем закончилось? Мы задаем себе эти вопросы, сидя у "разбитого корыта" надежд, и, вспоминая начало негативно оконченного движения, недоумеваем, а почему мы не остановили себя, почему дали затащить себя в омут. Ведь было же несколько путей, почему мы выбрали именно этот?
Кто нас толкнул на это? Бесы? Похоже. Если они питаются нашими негативными эмоциями, то это точно они. Непобедимое многоликое зло.
Этим незримым вершителям судеб скучно и они играют в игры-стратегии, ставя на кон человеческие жизни, создавая орды недовольных и передвигая границы. Души людские – разменная монета, эквивалент товарно-денежных отношений. Бонусы, очки. Жизнь – игра, игроки – боги, пешки – люди…
Любопытство, как всегда, пересилило страхи. Павел заглянул внутрь жадно раскрытого черного рта кувшина, освободившегося из плена собственного кляпа и словно готового заговорить своим загробным голосом с глупым человеком, открывшим то, чего тот постичь не в силах. И…!
И, конечно, ничего не увидел. Пусто и темно. Всплыл Корней Чуковский: "А в животе у крокодила – темно, и тесно, и уныло…". Разозлившись на свою недавнюю слабость, Сазонов легонько стукнул кувшином по бревну, на котором сидел, и в тот же час тот лопнул по вертикали, словно давно ждал этого. Лопнул геометрически правильно, так, как будто был склеен из двух частей, и распался. Ударил какой-то теплый и вязкий запах.
Паша редко бывал в церкви, но этот сладковато-удушливую вонь он запомнил намертво. Церкви, попы, черные клобуки, закопченные иконы и мерцание свечей… Хрень какая! Это-то к чему?