Два раза. На возвращение.
Они в последний раз поссорились перед сессией. И порешили, что
хватит. Всё. Они не пара. Они каждый сам по себе.
Но, когда она готовилась к спецу по вокалу, с трудом найдя не
только свободного концертмейстера, но и свободный кабинет на
третьем этаже, после репетиции Артём зашёл к ней, будто напрочь
забыв об их договоре не видеться, и с досадой сказал: «Дура ты,
миледи! Не надо бы тебе останавливаться, выше бы тебе идти – в
консу!» Потом-то она выяснила, что он подслушивал за приоткрытой
дверью: кабинеты-то на отделении музпеда так устроены, что из
коридора пения не расслышать, а тогда сразу резко ответила: «Сам
дурак! Какая консерватория – с моими данными? Только на
выразительности и выезжаю!»
На спец она готовила «Плач» из Бородина.
Слова помогали – и не раз.
Однажды Ярославна их выплакала из своей души – и вернулся князь
Игорь.
Однажды Рита выпела их – и Артём вернулся. Пусть ненадолго. Но
вернулся.
Девушка выпрямилась. Кашлянула. Не смотреть на Артёма! Верить,
что у него клиническая смерть! Верить!
Связки не смыкались. Первая нота была зажатой. Но Рита упрямо
продолжила выдираться, вытаскивая голос из напряжённого горла:
- Ах! Плачу я, горько плачу я, слёзы лью
Да к милому на море шлю рано по утрам.
Я кукушкой перелётной полечу к реке Дунаю!..
Услышав свой голос, хрипловатый, но постепенно освобождающийся
от зажатости, девушка, не замечая того, снова заплакала. Слёзы
катились по лицу, а она упрямо пела-плакала, время от времени
всхлипывая:
- Окуну в реку Каялу мой рукав бобровый. Я омою князю раны на
его кровавом теле. – Пела, машинально опустив ладонь на голову,
бессильно лежащую у неё на коленях; не замечая, как собственные
пальцы нежно и ласково входят в мягкие тёмные волосы Артёма,
расправляя пряди. – Ах, зачем ты, ветер буйный, в поле долго веял?
По ковыль-траве рассеял ты моё веселье! – И, допевая-выплакивая
последнее слово к солнцу: - Зачем? – опустила голову – и равнодушно
приняла оторопевшие глаза Шороха, который смотрел на неё
немигающе.
Как равнодушно приняла и движение Артёмовых пальцев, дрогнувших
кончиками. Рука его безвольно лежала на каменном полу, и Рита ещё
посторонне подумала, что надо бы перетащить парня на топчан, потому
что на полу холодно. Но эта мысль была из разряда истеричного
стишка «Всё равно его не брошу…» и растаяла, не успев оформиться.
Потом так же машинально восприняла факт, что голова Артёма
холодная, и начала разогревать её, обнимая ладонями…