– Да Николай же! Ты что, думал, его фамилия и правда Маранелли? Значит, Сабанеев собственными руками взрывает жену. Мотив, возможности, все присутствует, без вопросов. Версия третья, маэстро Рудольф. Есть обвинения Сабанеева, следовательно, можно считать, что есть и мотив. При тех же, в общем-то, возможностях. Маргита – те же обвинения, мотив и возможности. Хотя мысль, что она взорвала собственную сестру… Не верится как-то. Да, и всегда есть какой-то неучтенный фактор.
– Неизвестный враг? – с любопытством спросила Лера.
– Что-то вроде этого. Тут, конечно, сложнее…
– Ирина, а зачем нам это вообще надо?
– Что именно?
– Ну вот, мы сидим, версии разные разбираем, а зачем? – Лера смотрела прямо на меня своими серыми глазищами. – Мы что, вместо милиции будем преступников ловить? Разве это наше дело?
– Нет, конечно. Просто… а почему, собственно, не наше? Это же какое свинство, героев передачи взрывать! Кто же к нам тогда пойдет? Нет, я считаю, что мы просто обязаны что-то предпринять. Пусть не настоящее расследование, но…
– О, вот оно, ключевое слово! – поднял указательный палец вверх Павлик. – Ирина, ты опять за свое.
– Вообще-то я не имела в виду… – смутилась я. – По крайней мере, сознательно…
– Ну да, понятно, оговорка по Фрейду.
Дело в том, что уже больше года я приставала к шефу с проектом «Журналистского расследования с Ириной Лебедевой». И необязательно было даже лезть в крутой криминал, в нашей обыденной жизни хватает ситуаций для подобной передачи. Но шеф крутил носом, ворчал, что от такой программы ничего, кроме неприятностей, не будет, что «Женское счастье» – это даже не синица, а курица, несущая золотые яйца, в руках – рекламодатели в очереди стоят и цену времени не спрашивают, так что он, по своей должности, просто обязан запретить мне маяться дурью и гоняться за совершенно непредсказуемыми журавлями. «И чего тебе, Лебедева, не сидится, – морщился он. – Рейтинг имеешь такой, что зашкаливает, популярность, как у Пугачевой с Киркоровым, только в губернском масштабе! Главное, специфика программы – ее ведь можно еще лет тридцать вести, ничего не меняя, и все равно зритель, как приклеенный, перед экраном сидеть будет…» А от моих попыток объяснить про встающие дыбом волосы от одной только мысли, что мне до пенсии ничего, кроме «Женского счастья», не светит, отмахивался, как от обыкновенной бабьей блажи.