– Да, я хотел об этом спросить.
– Род отмалчивается, но, подозреваю, она сильно его беспокоит… Говорит, некогда возиться. Полагаю, он имеет в виду, что на лечение нет денег.
Каролина уже второй раз упомянула их безденежье, но теперь печали в ее голосе не было, она просто констатировала факт.
– Неужели все так плохо? – На повороте я переключил скорость; Каролина молчала. – Ничего, что я спрашиваю?
– Нет-нет, просто думаю, как ответить… Если честно, дела обстоят препогано. В деталях не знаю, потому что Род сам ведет бухгалтерию и особо не распространяется. Говорит только, что выкрутимся. Мы скрываем от матери, насколько все огорчительно, но, полагаю, даже она понимает, что прежней жизни уже никогда не будет. Во-первых, мы потеряли слишком много земли. Только кое-какой доход от фермы позволяет сводить концы с концами. Мир переменился, правда? Вот отчего мы изо всех сил цепляемся за Бетти. Не передать, как мама воодушевилась, получив возможность по-старомодному вызвать звонком служанку, а не самой переть в кухню за кувшином горячей воды и прочим. Такие вещи много значат. Понимаете, вплоть до войны мы держали прислугу.
Она говорила буднично, словно делилась с ровней. Затем помолчала и, смущенно поерзав, уже другим тоном сказала:
– Господи! Наверное, вы считаете нас пустышками. Извините.
– Вовсе нет, – ответил я.
Я понял, что она имела в виду, и от ее неприкрытого смущения лишь сам почувствовал неловкость. Дорога, по которой мы ехали, была мне памятна – мальчишкой я исходил ее вдоль и поперек, когда в такую же летнюю пору носил «обед», хлеб и сыр, дядьям, батрачившим в имении на уборке урожая. Уверен, им было бы приятно знать, что через тридцать лет я, дипломированный врач, проеду по этой дороге в собственной машине, а рядом будет сидеть сквайрова дочка. И тут вдруг я почувствовал всю фальшь своей нелепой кичливости: если б сейчас работяги-дядья меня видели, они бы посмеялись, распознав во мне обманщика.
Мы ехали молча, и мне было жаль нашей исчезнувшей непринужденности, ибо дорога была хороша: благоухающие живые изгороди пестрели шиповником, красной валерианой и нежно-кремовым купырем. В прогалах меж кустами мелькали поля – одни уже щетинились стерней, в которой ковырялись грачи, другие желтели несжатой пшеницей с алыми прочерками маков.