– На подлете к Красноводску самолет начал резко снижаться, и я пошел в кабину пилотов, чтобы выяснить, что случилось. Интерес, на мой взгляд, вполне понятный для человека с моим катастрофическим опытом.
Каламбур вышел не совсем удачный, он сам это понял, слегка засмущался и принялся объяснять, чем поставил себя в еще более неловкое положение.
– Я имею в виду – для человека с моим опытом участия в катастрофах… То есть в ликвидации последствий различных катастроф.
Он окончательно запутался в двусмысленных оттенках своей фразы и умолк. Я не мешала ему собираться с мыслями. В конце концов, времени у нас достаточно, декомпрессия еще не закончилась…
– Я хотел узнать у пилотов, почему самолет снижается над морем, – сделал Менделеев еще одну попытку. – Но пройти к ним мне не дал этот вот самый фантазер, который прямо на наших глазах наплел столько небылиц… Он набросился на меня в проходе из салона к кабине пилотов, вцепился в горло сзади и принялся душить, хотя, я думаю, явно переоценил свои силы. Признаюсь, я несколько растерялся… Нападение было слишком неожиданным и каким-то бессмысленным, что ли? Ну, что я сделал? Я развернулся, отчего он оказался прижатым к какой-то переборке, которая затрещала…
– Это кости мои затрещали! – встрял Анохин.
– Я же сказала, заткнитесь! – прикрикнула я.
– Он по-прежнему был у меня за спиной, но уже со стороны салона, – продолжал Менделеев, не обратив внимания на выкрик Анохина. – Чтобы задержать меня, он действительно вцепился в рукав моего пиджака. Я сбросил пиджак и накинул его на голову этого идиота. Но тут откуда-то возник тот самый пассажир. Он был очень худой и еще – выражение его лица меня поразило. На лице у него я увидел неожиданную для меня злобу и уверенность в своих действиях. Я не умею точно передать то, что я видел, но мне показалось, что этот человек никогда ни в чем не сомневается, и еще… Наверное, ни во что не верит… Не знаю, откуда я это взял, но это так!
Он замолчал и задумался.
– А во что верите вы? – спросила я его. – Есть что-то, во что вы верите?
Это мой любимый вопрос. Если мне нужно понять, говорит человек правду или врет, я всегда задаю этот вопрос. А сейчас Менделеев сам на него меня вывел. Все зависит от того, как человек отвечает на этот вопрос. Он может говорить много и убежденно вроде бы, но я всегда внимательно смотрю за выражением его глаз. Не может человек говорить искренне о том, что ему скучно, глаза всегда выдают эту скуку. Вера – бессознательна, а вранье – слишком сознательный процесс, и поэтому разницу для опытного психолога заметить совсем не трудно…