Муму нервно передернул костлявыми плечами. «В прошлый раз», о котором теперь столь бестактно и, по мнению Герасима, совершенно не к месту упомянула Варвара, Команда отчаянных решила предпринять ночную вылазку на берег озера, разжечь там костер и испечь стыренную на кухне картошку.
Жребий тырить картошку выпал Каменному Муму. Не придумав ничего лучшего, он просто заявился на кухню, где решил действовать по обстоятельствам. Они сразу сложились не в его пользу. То есть нельзя сказать, что повариха Мария Васильевна не обрадовалась появлению Герасима. Едва увидав его, она сказала:
– Давай, давай, дежурный. Вон сколько посуды скопилось. Сейчас мыть поможешь. И в другой раз не опаздывай. Иначе до обеда не управитесь. Где остальных-то носит?
Герасим кинул лишь беглый взгляд на груду посуды и тут же пришел к выводу, что столь трудоемким способом внедряться на кухню ему не хочется.
– Марья Васильевна, я сегодня не дежурный, – поспешил он внести ясность.
– А чего тебе тут надо? – поинтересовалась повариха.
– Да я… вот… тут… – Муму никак не мог изобрести убедительного предлога и переступал с ноги на ногу.
Пышная Мария Васильевна внимательно на него посмотрела и жалостливо произнесла:
– Тощий-то какой. Одна кожа да кости. Голодный небось? Добавки к завтраку хочешь?
– Да я… да нет, – пролепетал Муму, однако сердобольная повариха считала теперь просто священным долгом поддержать силы в этом, на ее взгляд, «несчастном парне, которого дома, наверное, недокармливают».
– Садись! – И она властно указала на табуретку.
Герасиму ничего не оставалось, как последовать приказу. В следующий миг перед ним стояла огромная глубокая тарелка гречневой каши с молоком и еще одна, мелкая, с манными биточками, щедро политыми вишневым сиропом.
При виде всего этого великолепия Герасим горько пожалел, что не согласился сразу мыть посуду. Организм его с самого раннего детства был устроен как-то так, что утром категорически отказывался принимать пищу. По семейным преданиям Каменевых, маленького Муму кормили с песнями, сказками и прочими отвлекающими маневрами, благодаря которым в него иногда удавалось запихнуть ложку-другую жидкой каши. До сих пор он утром мог съесть лишь кусок печенья с чаем. Зато к обеду в нем что-то включалось, и он с лихвой восполнял упущенное.