Они вышли на улицу и пошли навстречу аникушинскому Пушкину. Улица оказалась все-таки Михайловской.
«Значит, переименовали», – усмехнулась Лика, сворачивая налево. Вика шла рядом, настороженная, готовая ко всему, но внешне безмятежная. Надо было быть Ликой, чтобы знать, чувствовать, до какой степени напряжена и взволнована дама Виктория.
На Итальянской в глаза Лике бросилась реклама магазина, торгующего DVD и MP-дисками. Стрелка приглашала заглянуть под арку, во двор на задах «Европейской».
– Зайдем? – неуверенно спросила она Вику.
– Зайдем, – согласилась та. Судя по всему, ей не хотелось проявлять инициативу. Она поверила Лике, вот в чем было дело. Ну а если поверила, то, естественно, опасалась своей инициативой «сбить стрелку компаса», ведь кто его знает, что ведет Лику и куда.
Дворик оказался чистенький, вылизанный, вполне себе цивильный дворик. А вот магазин, состоявший из трех практически изолированных друг от друга отсеков («Какие-то выгородки, как при военном коммунизме»), был так себе.
Лика пробежалась взглядом по бедноватым полкам с фильмами и прошла в «зал» музыкальных дисков. Тут тоже не было ничего интересного, и она решила уже уходить, когда взгляд ее упал на один из дисков, стоявших на нижней полке.
«Хава Альберштейн[12], – прочла она, и сердце дрогнуло. – Хава…»
«”Каждый час поцелуй”… О господи!» – Она вспомнила и песню о лучшем лекарстве от всех недугов, и то, когда она вспоминала о Хаве Альберштейн в последний раз.
«Лемеле, – прочла Лика на диске. – Песни на идиш. И это тоже случайность?» – спросила она себя.
– Я беру это. – Она бросила на маленький прилавок несколько скомканных кредиток. Там было много больше, чем надо, но в ней снова поднялось нетерпение, и, не дожидаясь сдачи, она выскочила на улицу.
– Туда, – сказала она Вике, кивая на канал.
Вероятно, Маска среагировала на какой-то нервный импульс, порожденный смятенной душой Лики, но, выходя на набережную канала Грибоедова, она почувствовала неожиданный для нее самой моментальный взлет. Шум улицы превратился в далекий ровный гул, в котором чуткое ухо искало и не находило опасных звуков. Мир вокруг Лики стремительно замедлился, и она увидела сразу множество вещей, которые могли быть интересны кому-нибудь другому, но не ей. Не сейчас. Ее не затронуло затейливое изящество церкви и не заинтересовал пистолет в наплечной кобуре, скрытой под пиджаком встречного мужчины, и острый запах пакетика с дурью, засунутого в трусы рыжеватой блондинки, идущей в трех шагах впереди, тоже оставил ее равнодушной.