…Перерезав пуповину, Анисья подергала дите так и эдак, подняла за ножки, шлепнула по попе. Буркнула:
– Не дышит.
Тоня приподнялась на локтях.
– Кто там, теть Анись? Ну скажи, кто?
– Девочка.
– Покажи…
– Не надо тебе.
– Покажи!
Повитуха сурово поджала губы, подняла младенца повыше. Серая кожа, ни крика, ни вздоха. Сердце и то давно не стучит.
– Поглядела, и будет тебе.
Анисья опустила трупик. Глазки девочки открылись, внимательно уставились на Анисью. Вместо плача послышался хриплый кашель. Повитуха вздрогнула, сглатывая комом застывшую слюну.
– Матерь Божья. Жива, что ль?
Серая кожа… ни крика… ни вздоха… сердце и то давно не стучит…
– А-а-а!
Уронив девочку на кровать, Анисья вжалась в стену, истово перекрестилась.
– Знать, правду Глашка балакала! Лешачья дочь!
Еще с полсекунды выпученными зенками она пялилась на моргающий труп и выскочила за дверь.
– Что там? – Тоня потянулась к новорожденной.
– Погоди, – решительно отстранила ее баба Галя. – Сначала тобой займемся.
Девочка лежала тихо, как мышка в мышеловке. Такая же серенькая и неживая. Женщины сидели рядом. Смотрели, как ворочаются туда-сюда прикрытые веками глазки, как шевелятся ручки с крохотными пальчиками землистого цвета. Время от времени баба Галя прикладывала руку к маленькой груди, но та не вздымалась.
Не дышит. Совсем не дышит.
– Ма, что ж делать-то? – слово в слово повторила Тоня вопрос, который уже задавала вчера. – Может, того… – голос у нее стал совсем слабым, – подушку на лицо? Мертвая же.
Баба Галя строго мотнула головой.
– Нельзя. Живая же.
– Так она ведь…
– Ты ж сама ребеночка хотела. Так хотела, что с первым встречным легла. Ну вот оно, дите твое.
– Так я доченьку хотела, а не… это.
Баба Галя уперла руки в бока.
– А она тебе не доченька разве? Чай, не двадцать уже, чтоб привередничать, к сорока дело. Может, и не родишь больше, бери, что Бог послал.
– Брать?
– Бери, бери, видишь, дите плачет, кушать небось хочет, а ты, мать-ехидна, даже к груди не поднесешь.
Девочка и впрямь плакала. Беззвучно, отвернув головенку от матери. Мокрые капли стекали по мертвым щечкам и падали вниз.
Во дворе раздался шум.
– Идут все-таки, ироды! – воскликнула баба Галя. – Ах, Михална, ну, змея проклятущая…
– Кто, мам?
Та ее не слушала.
– Так, дите к груди давай, – скомандовала она. – И не жмись, не жмись… – она сдернула рубашку с дочерней груди. – Мужики будут, пусть пялятся.