(Русская элегия ХVIII – начала ХХ века. Л., 1991. С. 474–475 (Б-ка поэта. Большая сер.)).
Кстати, именно в подобной символике и была осмыслена большинством современников гибель Гумилева: «Глубочайшая трагедия русской поэзии в том, что три ее самых замечательных поэта кончили свою жизнь насильственной смертью и при этом в молодых годах: Пушкин – тридцати семи лет, Лермонтов – двадцати шести и Гумилев – тридцати пяти» (Страховский Л.И. О Гумилеве // Николай Гумилев в воспоминаниях современников. М., 1988. С. 202). О том же писал в своем поэтическом реквиеме на смерть Блока и Гумилева Максимилиан Волошин:
Темен жребий русского поэта:
Неисповедимый рок ведет
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского на эшафот.
(Волошин М.А. Стихотворения и поэмы. СПб., 1995. С. 280 (Б-ка поэта. Большая сер.)).
Однако здесь существует возможность порочной «обратной логики», что и случилось (большей частью, нужно верить – невольно) с некоторыми «гумилевоведами». Суть этой «обратной логики» ярче всего выражена в бесподобной по простодушно-невинной, прямо-таки «лебядкинской» наглости (и безграмотности) автобиографической поэме бывшего сослуживца Гумилева штаб-ротмистра А.В. Посажного «Эльбрус» (издана в 1932 г. в Париже):
Когда б его не расстреляли
Он в неизвестности почил
И вы б наверное не знали
Что он стихами настрочил.
(см.: Жизнь Николая Гумилева. Л., 1991. С. 311).
Логика, что и говорить, людоедская и, кстати, порочная, ибо, например, безусловно трагический конец двадцатипятилетнего С.Я. Надсона, упомянутого выше, отнюдь не уберег поэта от сравнительно скорого если не забвения, то – отчуждения от нового читательского поколения.
Однако в случае с Гумилевым есть очень существенный смысловой нюанс: его гибель среди участников антисоветского заговора от чекистской пули неизбежно сообщает фигуре поэта ореол мученического героизма, делает его «знаковой фигурой» для антикоммунистического русского движения. «То, что его казнили палачи России, – писал по горячим следам событий П.Б. Струве, – не случайно. Это полно для нас глубокого и пророческого смысла, который мы должны любовно и мужественно вобрать в наши души и в них лелеять» (Струве П.Б. Блок – Гумилев // Жизнь Николая Гумилева. Л., 1991. С. 215. Курсив П.С. – Ю. З.). Хорошо сказано, но при желании это заключение Петра Бернгардовича можно повернуть и не в пользу Гумилева: ведь там, где налицо